Ирина Отдельнова | Где же я?

Где же я?

– Сколько тебе лет?

– Столько, сколько только что родившемуся цветку и камню, намертво спаянному с ракушкой. Тысячелетие и мгновение. И знак равенства между ними.

Люблю громады неприступных гор, их величавость. Люблю стелющиеся травы, их достижимость.

И где же я? Вечный вопрос, ибо так много меня в детстве. И отделяет меня от него не пролетевшие десятилетия, а деревянная калитка, которой уже и нет на свете, а я открываю ее вновь и вновь.

Детство – маленький рай на земле, который всегда с нами, сколько бы нам не стукнуло лет, какие бы взрослые заботы нас не одолевали. Но по-прежнему обаятелен и необычаен детский день, просторен и загадочен мир под кустом (шалаш) или под столом (пещера), сказочная страна в двух шагах. И самая добрая Фея на свете – это, конечно, бабушка со спицами или книгой в руках. А у мамы вместо волшебной палочки – улыбка. И когда мне грустно или одиноко – я снова вижу ее. И чудо любви обнимает меня неизменно. Чудо материнской любви.

Каждому котенку – бантик бумажный. Каждому псу – большую кость. Каждому ребенку – любимую игрушку. Каждому взрослому – любовь.

Нет, вот любовь-то – всем без исключения. И котенку, и псу, и дитю, и дереву за окном, и звезде, которой одиноко, и тропинке, которая ждет пешеходов, и винограднику с «виноградной косточкой, в землю зарытой…»

Всех принимаю, и понимаю, и легко представляю – котенка, ребенка, взрослого, пса. Дерево, тропу, звезду… Но виноградник мне неведом, незнаком. Если только дикий, на покосившемся заборе, где ягоды – зеленые твердые бусинки – куклам на десерт. А сочные, крупные, напоенные солнцем и соком, гроздья, как на полотне Брюллова, прямо с лозы – неосуществимая экзотика для меня.

Но вот люблю виноградники, потому что недалеко – море и песни грузин. Именно так и представляется мне – долина, горы и дорога к морю, по которой бредет задумчивый ослик и босоногий мальчик с ним.

Принимать и отдавать

Пришла полоса вдохновения – пишу и пишу взахлеб. Пишу в ущерб сновидениям, которых и так с гулькин нос. Ощущение стремительного потока, который уносит из действительности неведомо куда. И полностью погружаешься в эти воды, теряя чувства времени и реальности, и жалкие крохи сна. Мир бумажного листа, который хоть и лист с ограниченной площадью (но не возможностями) все равно – целая Вселенная, и ее не охватить, не оглядеть, не познать. Хотя ведь прозвучало когда-то: «Познай самого себя». Но осуществимо ли это? И в противовес – другое изречение: «Нельзя объять необъятное», потому что душа – больше, чем тело, больше, чем пресловутое «я», больше, чем Вселенная и способна на великие дела – впитывать все прекрасное, что создавалось на протяжении многих веков. И отдавая себя – воплотившись в чувства, в восхищение, в творчество, в любовь. Отзываться. И отдавать.

Как колокол, в который ударили один раз, а звон идет по всем краям. И вопль души – «Так много получено – так мало могу дать». Но как благодарно и восхищенно принимается. Уметь принимать – ведь тоже талант.

Небо сменило акварель на графику. Серым карандашом набрасывается портрет незнакомки. Так легко и воздушно рисовать простым карандашом разлетавшиеся пряди, глаза, чуть насмешливые и внимательные, мимолетную улыбку в уголке губ.

Эта незнакомка становится моей собеседницей. Я читаю ей стихи и рассказываю о событиях дня. А небо вдруг рисует еще один портрет. И я узнаю в нем себя. И понимаю, что это для того, чтобы всегда рядом были собеседники, чтобы всегда рядом находились друзья.

«Что ты хочешь сказать, небо?» И слышу в ответ: «Мне хорошо видно сверху, как много дорог ведут к людям, как много дверей открыто для тебя».

Значит, надо продолжать идти дальше. Значит, новые встречи ждут впереди. Ведь сверху виднее, ведь ясно сердцу и близко душе.

Вдруг устаешь шутить и дурачиться. Ты грустишь и не понимаешь, отчего. Зябко тонешь в широком свитере. Не отрываясь, смотришь в окно. Падает из рук толстая книга. Ты не спешишь поднять ее. И остывает в кружке забытый чай.

Это осень, дружище, это осень. И у печали залитое дождем лицо. Те, кто очень далеко сейчас, вдруг оказываются совсем рядом. Греют в осеннюю стужу светлые души любимых людей.

И в тебе так трепетно все, так благодарно. Словно зажигаются свечечки. И заслоняются огонечки от сквозняков.

Идешь по аллее и видишь, как рядом шествует осень. И длинный шарф струится за ней. «Шлейф!» робко поправляет романтический тополь и вздыхает тихонько, не решаясь признаться в любви. А на листьях старательно пишутся слова, подслушанные у влюбленных. И тополь, как бы невзначай, роняет их к ногам ее…

– Господи, Тополь! Что же ты так безнадежно влюбился в осень? Ведь увядание, расставание, все листья прочь.

А он бескорыстно зажигает свечи, кидает на ветер все богатство свое. И шепчет упрямо и убежденно: «О, как на склоне наших лет // Нежней мы любим и суеверней…»

И я наклоняюсь, чтобы поднять листок для Тютчева – для его томика.

Как часто в шелест осени вплетается чудесная мелодия стихов.

Прогнозировали дождливый день. А он солнечный! Солнечный! Как рыжий кот Кузя! И такой довольный, что мурлычет за окном. То есть, не мурлычет, а зовет на прогулку – побегать по теплым тропинкам или поваляться них. А можно залезть на дерево и мечтательно глядеть на облака. А можно осторожно подкрадываться к воробью. Не волнуйтесь, воробью ничего не грозит. Он нахально прыгает перед мордой Кузи и, насмешливо чирикая дразнилки, взлетает над его головой.

Впрочем, что же я превратила солнечный день в рыжего кота? Но одной масти с ним – клены и каштаны. Но распушил пушистый хвост ветер. Но так счастливо греются на солнышке лавочки и дома.

Красные всполохи трамваев, красные листья деревьев, красная сумочка через плечо. И рыжие коты парами гуляют под окном.

– Кто хочет конфетку?

Ноль внимания.

– А кому рыбку?

И дружное «мяу!» в ответ!

Дождь, как целая команда барабанщиков, шагает по улицам и стучит по всем поверхностям, что встречаются ему на пути. Даже умудряется на ходу хулигански постучать по макушке незадачливого пешехода, что забыл взять зонтик и не вернулся за ним.

Только город не бодрится от этого победного марша. Мокнет, сутулится, хочет спрятаться под навес. Да вот незадача, забились под него люди. И ни одному дереву не осталось места, чтобы тоже укрыться от дождя.

Если бы знать, что чувствует дерево, когда мокнет оно под дождем. И хочется подойти к нему и погладить по мокрому стволу. Потому что и дереву нужна ласковая поддержка и дружеское прикосновение к плечу.

Осенний солнечный день полон гармонии и покоя. Или это на душе мир и благодать?

Был день. Была встреча, свершилась прогулка. Шли по улице и встречали знакомых. И казалось, что с нами здоровались не только люди, но и деревья. Удивительные деревья попадались нам. С красным кружевом на зеленом фоне, с золотым сиянием среди белого дня.

Голуби не спешили уступить дорогу. Так и семенили перед нами на всем нашем пути. Голуби любят стариков и детей. У старых людей припасены для них мешочки с хлебными крошками, а малыши, раскинув руки, бегут к ним. Любому взрослому, даже если он птица, нравится играть с маленькими детьми.

На этой улице, где гуляла я с хорошим человеком – небольшой парк, тишина и чудеса. Свечи деревьев поднимались к небу, дорожки уводили в бесконечную даль. Кажется, что мы побывали в храме, где вместо молитв повторялись слова: «Чудо!», «Диво!», «Как красиво!». А может, это и была молитва. Ведь так было хорошо на сердце. И хотелось смеяться, восхищаться и благодарить неведомо кого.

Листья дикого винограда краснели на зеленом фоне, как благородное вино в бокале. Клен золотист и похож на молодого князя. Возле него – княгинюшка березка с еще зеленой, густой косой. У каштанов отлетели почти все коричневые пуговицы. А ему недосуг взять нитку и иголку. Да и растащили пуговицы на сувениры туристы-прохожие. Зато небо усердно штопает порванные облака.

На этой улице даже тишина ходит на цыпочках, чтобы насладиться застенчивой мелодией опавшей листвы. Смотришь на деревья и будто сочиняешь стихи, где вместо слов только восхищение, только улыбки, только свет в глазах и в душе.

Авантюризм

Сбудется, исполнится, произойдет. А как же иначе? Соглашаюсь сразу, без вопроса: «А что?» Соглашаюсь с кивком, с улыбкой. Значит, подарок, значит, судьба. Сюрприз, путешествие, встреча. Все, что угодно, но жизненно необходимо, как Индия – Колумбу, как Северный Полюс – капитану Гаттерасу, как теплый дождь – земле.

Авантюризм чистой воды. Бриллиант воображения. Корона детской империи. Зеленые ворота во двор. Флибустьеры, золотоискатели, звездолетчики, сказочники и поэты – живут в душе.

Вся планета давно исследована, все горные вершины покорены и даже звезды названы, а летишь куда-то, очертя голову, где тайна, загадка и мечта.

И будни – в растерянности. Они такие чопорные, основательные, степенные, вдруг утратили свою размеренность и, сломя голову, бегут за фантазией, за воображением, за синей птицей, на необитаемый остров, на безымянную звезду.

Небо облизывается сладко. Млечный путь, как след от молока на губах ребенка. Привычный стакан теплого молока. Колыбельная звезд над домами. Добрая сказка на ночь, рассказанная притихшему городу.

Месяц повис на невидимом гвоздике, как игрушечный клоун в бумажном колпачке. По углам детской клюют носами ручные медведи и слоны.

И я вспоминаю книжку про глупого мышонка, который не хотел спать. Там на каждой странице прорезано окошко и синие рисунки, как ночь. Если бы я заглянула в то окошко, то увидела бы бабушку с этой книжкой в руках. Увидела бы себя, негодующую на мышонка, но тоже не желающую спать.

Но звезды нашептывают тихонько: «Спи-спи!». Но бабушка напевает ласково: «Баюшки-баю!». Но плюшевый мишка посапывает усердно под боком. Но дремотно сияет на стене круглый ночник.

И я закрываю глаза. И погружаюсь в сон. «Как только в раннем детстве спят….» (Б.Пастернак).

Сильна моя тоска по маме. Пять лет я жду встречу с ней. А она все откладывается и откладывается. Видимо, мама хочет, чтоб я еще пожила. Видимо, что-то очень хорошее еще ждет меня впереди. И мама хочет, чтоб я дождалась этого хорошего, иначе не просила бы она Господа, чтоб Он продлил мои дни. Слишком сильно любила меня мама и больше всего на свете желала, чтоб я была здорова и счастлива. И так гордилась, что я пишу. И вот я живу и продолжаю лечение. И вот я счастлива, потому что есть друзья и приходят новые люди, которые становятся близки. И вот я пишу и радую этим маму и людей.

А вчера случилось чудесное, удивительное, поразительное. Я встретилась с замечательной, восторженной, молодой, несмотря на свой возраст – Викторией Борисовной, которая знала и любила мою маму. И искала ее много лет. Ее мама – наша курская поэтесса – Лидия Шелест, тоже дружила с моей мамой. Ее уже нет в живых, но есть ее дочь и внук. И они организовали нашу встречу. И это было не знакомство, а действительно встреча через много лет разлуки. Хотя мы виделись в первый раз. Виктория Борисовна смотрела на меня и говорила – «Вижу Леночку. Вижу ее глаза!» А я смотрела на нее и видела маму. И она была с нами вчера.

Я не верю в окончательные разлуки. Это просто временно мы ждем на земле встреч с теми, кто ушел от нас Туда. Они ведь и не ушли бесповоротно. Они так же с нами всегда. Только незримо, негласно, бестелесно. Но как же они любят нас. И я все так же чувствую мамину любовь. И кажется мне, что я даже прижимаюсь губами к ее ладони, а она ласково гладит меня по волосам. Как в жизни. Как всегда. Мама светло ждет меня. Что ж, постараюсь не тосковать и я.

А во вчерашнем свидании мы много говорили и вспоминали. И у меня были свои воспоминания о том далеком времени, когда я была малышкой. Но помню, помню, – калитка между каменными стенами. Кажется, рядом каштаны. Старый дом-особняк в глубине двора. И в большой комнате – медвежья шкура на полу. Мама уходила с хозяйкой дома в другую комнату. А мне не скучно было лежать на белой шкуре и гладить ее мех.

Мы рассматривали старые фотографии и читали чудесные стихи. Мы даже пили красное вино. Ведь был май… «Немного красного вина, // Немного солнечного мая…» Ведь была наша встреча. Через долгие-долгие годы. Так встречаются не просто люди, а души. Так искренне, откровенно и нежно все было.

И я чувствовала, что меня нашли. Как раковину на берегу океана. Прижмешь ее к уху – и слышишь родные голоса и любящие слова. И я снова оказываюсь там, в том времени, где я была маленькой, а мама молодой.

И это незабвенное, вечно живое, так явственно воплотившееся в разговоры, в совместные воспоминания – прорастает во мне счастливым цветком… И так легко и доверчиво переходит в сегодняшний день.

Ирина  Отдельнова (6. 04. 1962 – 14.02.2019)

Фото из семейного архива Ирины Отдельновой

Рисунки Ирины Отдельновой

Составитель – Зинаида Вилькорицкая

От составителя: Однажды ко мне постучался добрый ангел. Прислал приглашение дружить. Это был самый настоящий подарок, за который благодарна судьбе я – и благодарны все, кто знал Ирочку Отдельнову. Она любила жизнь, любила людей, ее любви хватило бы на необъятную Вселенную… И ушла Ирочка от нас в День влюбленных – 14 февраля 2019-го. Составляя эту публикацию, я чувствовала, что Ира – рядом. Забыть ее невозможно. Будем помнить и знать, что с 6 апреля 1962 по 14 февраля 2019 на планете Земля в соловьином городе Курске жил добрый ангел Ирина Отдельнова. Светлой душе Ирочки – светлая память…