Елка. Две новогодние миниатюры

Мириам Свердлов | Елка

Моя мечта работать в рижской филармонии осуществилась, и я была безмерно счастлива и горда этим. Тем более, что приняли меня вне конкурса, без всякого блата или знакомства, честно. И в трудовой книжке, под записями о моей недолгой трудовой деятельности в различных учреждениях, появилась новая: «Принята в качестве артистки филармонии».

Но оказалось, что почивать на лаврах было рано. В Государственном Академическом хоре действовала конкурсная система. Раз в год устраивалось прослушивание каждого певца. Если что-то шло не так, увольняли за профнепригодность. Никого не интересовал стаж, заслуги и прочие достоинства. Главное — голос, чтобы он звучал чисто и было точное попадание в ноты. Короче, надо было ПЕТЬ! И петь хорошо.

Знаете, человеческий голос, вернее, голосовые связки, — очень чуткий инструмент. Можно сфальшивить, дать петуха. Можно забыть от волнения текст, попасть не в ту ноту или тональность. Всякое бывало. Зимой, например, по дороге на концерт или в радиокомитет на запись, надо было всю дорогу молчать, чтобы, не дай бог, в горло не попал холодный воздух и связки не застудились. Да мало ли…

Так же, как пианисты и скрипачи должны беречь руки, так вокалисты берегут своё горло. Вот значит, в хоре устраивался конкурс — ежегодное чистилище и нервотрёпка: уволят — не уволят. Желающих занять вакансию всегда было достаточно. Естественно, все дрожали, боялись и волновались перед таким событием. В одночасье лишиться престижной работы и неплохой зарплаты никто не хотел.

В большом зале восседала комиссия из филармонического начальства, солистов, партийного и профсоюзного актива. Все с важными, строгими лицами. А за сценой топтались певцы, взволнованные, бледные, трясущиеся. Наконец пришла моя очередь идти «на казнь». Я вышла на сцену зала филармонии, встала у рояля, аккомпаниатор поставил ноты и приготовился, ожидая моего кивка.

— Бенджамин Бриттен «Слаще, чем розы…», — объявила я.

Слащавый текст этого произведения, довольно сложного для исполнения технически, был о том, что «слаще, чем розы, нежней, чем шёпот трав, был для меня твой поцелуй…»

О Господи, какие розы, травы, какой поцелуй, когда во всём теле мандраж и полуобморочное состояние! Сердце моё переместилось в горло и там бешено колотилось, во рту пересохло, колени вдруг ослабли и мелко дрожали. Всё, конец!

В этот момент послышался какой-то шум около дверей. Я-то со сцены видела эту дверь, а уважаемая комиссия — нет. И все мои судьи повернули головы в сторону двери посмотреть, кто это мешает процессу прослушивания. Дверь открылась и …

Рабочие стали затаскивать в помещение огромную ёлку! Все заулыбались. За те несколько минут, пока мою спасительницу-ёлку устанавливали, я успокоилась, вся собралась, сосредоточилась, страх ушёл.

В итоге? спела хорошо. После этого прослушивания мне стали поручать сольные партии. Представляете, моё сопрано на фоне огромного многоголосого хора и оркестра? Даже не верится. Но, честное слово, это было, было! А ведь всё благодаря ёлке! Вот такая новогодняя история.

Мириам Свердлов

Анжела Конн | Новогодняя миниатюра

Пахнет папой…

Шестилетняя малышка кружилась у входной двери. Время от времени она подбегала к сверкающей ёлке, рассматривала мигающие лампочки, шептала что-то зверюшкам и куклам, уютно расположившимся под пушистым новогодним деревом и снова занимала оставленный пост.

— Ну что ты, дочура, прилипла к этому месту… Он позвонит, — молодая женщина, обняв ребенка, гладила её длинные волнистые волосы.

— А он знает, где я живу? — взгляд карих глазок тревожно, словно мячик, отскакивал от лица женщины к двери.

— Конечно, мы с тобой указали наш адрес, помнишь?

— Да, а он не перепутает? — голосок девочки дрожал, выдавая сильное волнение.

Мать не успела ответить. Раздался веселый, переливающийся музыкальными трелями, звонок. Обе подбежали к входной двери. Женщина щёлкнула замком, и перед глазами малышки предстало долгожданное волшебство.

Дед Мороз в красном длинном одеянии, усыпанном звездочками, в красной шапочке, отороченной белым мехом, в рукавицах и валенках, размерами и весёлым видом сулящие щедрость действий, собственной персоной стоял перед ней. Широкая улыбка разливалась по пышным усам, приоткрывая белоснежные зубы и, поднимаясь к розовым щекам, освещала и без того лучезарные глаза. Весь он был облеплен живыми снежинками, которые блестели под светом и переливались как сверкающие лампочки на ёлке, прежде чем окончательно растаять в складках его причудливого одеяния.

Дед Мороз вошёл в комнату, и девочке показалось, что он шагнул к ним прямо из леса, внося с собой морозную свежесть хвойного царства. Охая и кряхтя, он скинул с плеч таинственный мешок. Степенно уселся на стул и, широко улыбнувшись, как могут улыбаться только настоящие Деды Морозы, обнял девочку, посадил к себе на колени.

Она с восторгом глядела на него, очарованная серебристой бородой, кустистыми бровями и от волнения не сразу расслышала заданный им вопрос.

— Так ты не скажешь, как тебя зовут? — воркующим голосом переспросил лесной волшебник и открыл заветный мешок.

— Катрин, — произнесла девочка, заглядывая в мешок.

Оттуда, как из рога изобилия выпрыгивали игрушки, о которых она писала в письме Деду Морозу: кукла с голубыми глазами в воздушном нейлоновом платье, разноцветные бусы и украшения, забавные зверюшки, которых она тут же загнала под ёлку…

Она бегала от него к ёлке, возбужденная и счастливая, не замечая, что мать покинула комнату сразу, оставив их наедине. Потом в порыве переполнявших её чувств, подбежала, вскочила на его колени и, прильнув маленьким дрожащим тельцем, поцеловала. Внезапно отпрянула…Счастливое выражение личика сменилось недоумением… Окинула его внимательным взглядом, провела ручкой по мягкой бороде и растерянно прошептала:

— Пахнет папой…

— Что-что, кем пахнет? — спросил Дед Мороз.

— Папой, — повторила малышка, исподлобья разглядывая красные щёки и синие глаза.

Вспомнила, что у её папы карие глаза. И щёки бледные… Через мгновение, обезоруженная широко льющейся улыбкой и добродушным басом, прильнула к его уху.

— От него тоже так пахнет.

— А где папа? — заговорщически спросил Дед Мороз.

— Он живёт в другом доме, не с нами, — шепнула Катрин так же заговорщически и прижалась к нему всем хрупким существом. Оглянувшись, лукаво добавила: «Они с мамой расстались».

— Он приходит к тебе?

— Да, он меня забирает гулять. Он обещал прийти завтра.

— Молодец твой папа. Обещал — значит, придёт. Ты же любишь его?

— Да, очень, — она задумчиво поглаживала его шелковистую бороду.

— Вот поэтому я здесь, чтобы тебе было приятно. Я же Дед Мороз. Волшебник… Угадал запах твоего папы?

— Угадал, угадал, — пропела девчушка и, взяв его руки в свои, пустилась в пляс.

Они танцевали и веселились до тех пор, пока в комнату не вошла мама и знаком, понятным только ему, дала понять гостю, что пора. Девочка прощалась с ним, ещё и ещё прикасаясь к щекам, пахнущим папиным запахом, упоительным запахом любви родного человека… Прослезилась, спрашивая несколько раз, а придёт ли он ещё?

— Обязательно приду, жди через год с подарками, — и на прощанье обнял её нежно, поцеловал и, выходя из комнаты, незаметно смахнул с ресницы предательски выкатившуюся слезу.

Спустившись к машине, ждущей у подъезда, достал из глаз линзы, сорвал с лица усы, бороду и, сняв остальные дед-морозовские реквизиты, оказался в своем костюме.

Луч жёлтого света осветил грустное мужское лицо. Улыбка, которая недавно заворожила девочку, исчезла, растаяла и растворилась, как летящая сверху снежинка. Но он понимал, что детское сознание благодаря знакомому запаху, навсегда отпечатает в её памяти счастливое ощущение идентичности Деда Мороза с папой. Это было очень важно… Даже хорошо, что так вышло.

Он предусмотрел всё, но совершенно упустил из виду, что туалетная вода, которой он пользовался постоянно, может его выдать. Опасная оплошность… Чуть не «прокололся»… Но кажется, пронесло. Новогодняя обстановка и вся эта мишура спасли положение в этот раз. Не беда, когда-нибудь она всё поймет. А он обязательно постарается, чтобы ощущение праздника не покидало дочь все её детские годы.

Мужчина уверенно нажал на педаль газа и помчался в будущее, унося с собой счастливое лицо дочери. Последние минуты уходящего года растворялись в воздухе тающими снежинками, не достигая земли.

Анжела Конн