Екатерина Картавцева | Стихи

Об авторе

Екатерина Картавцева (Гарбузова) — поэт, писатель, журналист. Автор семи книг стихов и прозы для детей, а также стихотворных сборников «Три счастья» и «Весеннее обострение» для взрослого читателя. Живет в городе Туле, редактор в областной газете «Тульские известия». В настоящее время готовит к изданию книгу лирики «Обернись».

***

Новый век, шельмец, двуликий Янус,
В жажде потребленья рвущий анус,
Век-наперсточник, кичащийся стократ
Упраздненьем аксиом, координат,
Век, что так цинично независим
От родных хрестоматийных истин,
Счастье на грядущие века
Обещающий всегда – с броневика,
Век, где даже вера – технология,
А поэты – шизики убогие,
Ты куда несешься на заре,
Как Мюнхаузен на пушечном ядре?
…Я стою в палате затрапезной,
Встань и ты со мной на кромке бездны –
Погоди, охолонись чуток,
Прежде, чем включат электроток.

Русскому Исаву

Скитаешься с оглядкой русофобской,
Залезть готов в игольное ушко…
Не в радость чечевичная похлебка  –
Оплата первородства твоего?

Но ты и превратил ее в отстойник –
Ту Русь, которой не было святей,
Где каждый соловей теперь разбойник,
А в омутах по тысяче чертей.

Чужое все на родине отныне:
И брат – не брат, и Бог – не монолит…
Вот почему, как будто на чужбине,
Душа твоя, Исавушка,  болит.

А что ж Иаков?
Думает жениться,
Согнав к себе бесчисленных овец.
Он все у всех скупил за чечевицу.
И ты признал: последыш – молодец.

Так что, босяк, изображай юродство,
Гадай, кого и чем ты прогневил…

Заначил бы толику первородства,
Сейчас бы продал. И продешевил.

Две тысячи лет спустя

Висишь на трех гвоздях,
Сверкает пот, как соль.
Гнездится в сердце страх,
Невыразима боль.

И с нутряной тоской
На огневом расплаве
Взыскуешь: «Боже Мой!
Зачем меня оставил?».

Но не сойдешь с креста
В служенье беззаветном,
Хоть жизнь твоя – тщета
И воскресенье  –  тщетно.

Ты
….. нас
….. ….. рискнул любить?
Ты
….. нас
….. ….. алкал спасти?
По-волчьи надо выть
У стаи на пути!

День сурка

Нет прошлого, грядущее темно –
Выламывай булыжник для броска!
Вот формула, с которой нам дано
Открыть глаза в России в день сурка.

С каких бы не судили колоколен,
Один и тот же неприглядный вид:
Мы нарвались на то, за что боролись,
А значит, вновь бороться предстоит…

И так он предсказуем этот реверс
Майданов, разноцветных революций
Что каждый чувствует себя Мюрреем,
От роли Фила жаждущим очнуться.

Свисти, сурок, предсказывай погоду,
Следи, куда твоя упала тень,
Но дай же утру, наконец, свободу,
Чтоб наступил не старый – новый! – день.

Встреча

Нам бы выпить с тобой за встречу,
Раз увидеться вышел срок…
Поздоровайся, я отвечу,
И – вдвоем понесем венок.

Золотистым по траурной ленте:
«Васе Крайневу от друзей».
Мы с тобою – на этом свете,
Он – на небе в компании всей.

Нас осталось отныне двое,
Значит, дело и правда швах:
Сколько лет уже основное –
Повидаться на похоронах.

И чем чаще случались встречи,
Тем сильнее сжимался круг…
Кто же следующий помечен,
Как ты думаешь, старый друг?

Ты носил мою школьную сумку,
Мог обидчика отлупить,
А сегодня под горькую рюмку
Хочешь очередь уступить?

…Ты берешься за крышку гроба,
Я хватаюсь за образа…
Мы хлопочем и прячем оба
Обмелевшие вдруг глаза.

Ночлег

Ставни закрыты и шторки задернуты,
Тлел фитилек, но погас.
Только я знаю: во тьме за болотами,
ОН
….. не забудет про нас.

Локти расставит на грязной столешнице,
Лоб подопрет пятерней,
Будет смотреть в обжигающем бешенстве
В сторону дачки лесной.

Схватит двустволку, на улицу выйдет,
Охнет «копейка» под ним.
Скажет-отрубит: до завтра – живите,
Сука с сученком своим…

Так что, сыночек, тебя на закорки
Раненько я посажу.
Сил набирайся в щелястой каморке –
До света ведь разбужу.

Лес поредеет, расстелется поле,
Вскинутся город и весь…
Долюшка русская, женская доля –
Сына подальше унесть.

Поистребили война с лагерями
Тружеников, царь-отцов.
Женами стали мы и матерями
Пьяных крутых подлецов.

С цепкой надеждой в бессонном ознобе
Слушаю ветер и дождь,
Дую на твой ослепительный лобик:
Нет, не похож, не похож!

Небеспорочным было зачатье
(Я не Мария, прости…),
А родилось – светоокое счастье.
Все – с моего пути!

Вынесу – раненым из окруженья –
Задолго до утра:
Из разложения, из вырожденья…
Ну же, мой ангел, пора!

Глянь-ка сквозь щелку, еловая лапа
Тянет фонарик цветной.
Нет же не фары, нет же не папа,
Не беспокойся, родной…

Ручей

Зеленой бузиной
Из трубочки шмалять,
Кораблик озорной
За нитку направлять.
И с жердочки: — ого! –
Измерить глубину,
Помедлив-то всего
Минуточку одну…

…На этом берегу
Другая бузина:
Стрелять я не могу –
Осклизла и красна.
Так давится легко,
Что кровушка в руке…
Кораблик далеко-о –
В осоке, ивняке…

Ich sterbe…

Красиво умереть… Как Чехов умирал
В отеле Баденвейлера. Приватно
Шампанского открыв и осушив бокал,
Предупредил: «Ich sterbe*…» – деликатно.

В тот миг, когда теснимый кровью вдох
Прервался и жена его взмолилась,
Початая бутылка в потолок
Стрельнула пробкой. И окно открылось.

И бархатная бабочка, влетев,
Огромная, тяжелая, как птица,
В шуршащей панике крылами завертев,
О стекла и о лампы стала биться.

Лети, душа, где тает звездный снег!
Доедет, тлением не оконфузясь,
На родину – красивым – человек
В вагоне-холодильнике для устриц!

…Со смертного одра не воспарить.
Но, Боже, как устанет сердце биться,
Дай силы мне родных не уморить,
От боли не визжать, не опуститься.

Прости, что я просила и ждала
Красивой жизни на сквозном рассвете
И только на закате поняла,
Что надо-то просить – красивой смерти.

*Я умираю… (нем.)

Немая птица

Я не умею петь.
Зато умею слушать.
Все ловит, как радар, мой уникальный слух:
От взрывов грозовых до той волшебной чуши,
Что бабочки несут, обпархивая луг.

Еще горит закат, как будто все жар-птицы
Враз вывели птенцов на том краю земли,
Но слышу я: из тьмы выпрастывают лица
Те звезды, что пока для глаза не взошли.

Я слышу целый мир!
Но каждый встречный зяблик
Смеется надо мной, вмиг упорхнув в сосну,
А клювы птиц больших вдруг клацают, как сабли,
Когда под общий гимн
…………………………… лишь слушаю
………………………..………………… весну.

Быть может, мой талант действительно ничтожен.
Но пусть зачтется мне, что, не умея петь,
Гармонии вокруг вовек не потревожу –
Я камнем промолчу, ловцу ворвавшись в сеть.

О немота!
Хоть ты прикинься
…………………………… Даром,
……………………..………….. что ли…
И к непогоде той, что мучит воронье,
Одна лишь я молчу, ничем не выдав боли,
И словно флаг несу убожество свое!

Три счастья

Я думала, какое оно – счастье?
А счастье – это лишь твое участье,
Уютный дом, вечерний чай в гостиной
Да чистый полог над кроваткой сына.

Но почему же ночи посреди
Проснусь, рванусь, как будто впереди
Зовет дорога, черствый хлеб с водой
Да небеса с высокою звездой?

Я знаю: там другой какой-то масти,
Неодомашненное, ходит счастье.
Какое-то из счастий вечно – мимо…
О, почему они несовместимы!

Есть третье счастье. Это счастье детства.
Мне до сих пор в него не наглядеться.
От хлеба – рост. А от изюма – смак.
А счастье отчего? Да просто так!

Чудак в дороге

Что же ты с лампой своей, Алладин?
Кончилось время чудес и надежд?
Вместо висячих садов и одежд,
Вышитых золотом, — посох один?

Солнце садится за красный курган.
Ноги разбиты долгой ходьбой:
В город пришел, говорят, балаган,
Фокусник там… Управляет судьбой.

Звякнет о медную кружку дукат –
Руки возложит тебе на чело…
Нищим ты был? Вот и богат…
Болью измучен? Вот и прошло…

Солнце, пожалуйста, день раскрути
Заново. Не уходи за курган!
Ночью могу я сбиться с пути
И не попасть в тот балаган.

Выползла мгла из-за туч вдалеке.
Месяца нет, не поможет свеча…
Надо бегом. Хорошо налегке:
Сумка пуста, не оттянет плеча…

Сонет

Красавицу, известную по снимкам,
Увидишь в жизни, и – чего-то жаль.
Зовет не даль, а трепетная дымка,
Которая скрывает эту даль.

Скупца, сидящего на сундуках,
Не спрашивай о золотой мечте:
Мечтает он о посохе в руках
И сухаре, размоченном в воде.

Стихи почудятся, подскажут соловьи
И полный лилий лунный водоем,
О, не дерзай открыть уста свои –
Мертвы слова в сравненье с соловьем.

И лишь любовь одна не знает края,
Осуществляется – не умирая!

***

Нам было некогда налить воды,
И розы так, бедняжки, и завяли –
Из хрусткой не проклюнувшись слюды,
Притихли на верблюжьем одеяле.

Мы точно дети вспомнить не могли
Какое время суток наступило,
Увидев: розы спрятались в пыли.
Но нам в тот миг не до уборки было.

…Когда за неуплату всех долгов
Был свет отрезан, отключили воду,
Мы, чтоб совсем не прогневить богов,
Пошатываясь, вышли на свободу.

«Сынок родится, — ты сказал, — наверняка.
Ого, гляди-ка: денежки остались…»
Трещал ледок, метелило слегка
И рядышком гвоздики продавались.

Утопленница

С камнем счастья нашего на шее,
Утонула я в тебе, мой нежный.
Омута нет тише и темнее,
Нет надежнее и – безнадежней.

Ты меня кувшинками опутал,
Чтобы прочь не унесло теченье.
Угадать, какое время суток
Я могу по рыбьему свеченью.

Незачем вставать из этой глуби,
Чтоб ступней в пыли не замарать.
Можно жемчуг розовый голубить,
Камешками донными играть.

Можно щуку покормить с ладони,
Рака пожилого навестить…

Если кто-то рядышком утонет,
Будет с кем о жизни пошутить!