На улице творилось что-то непонятное. Уже третьи сутки беспощадно лил дождь. Зловеще скрежетали крыши домов, готовые улететь, гонимые ветром. Ночные улицы тускло мерцали фонарями. Ветер гнал по земле сухие листья.
По гулко звенящей лестнице в подвал, кто-то вбежал. Тяжело дыша, с трудом попадая в замочную скважину, он открыл непослушную дверь и, задыхаясь, ворвался в коморку. Закрывшись на множество задвижек и замков, вошёл в полутёмное помещение.
Дрожа от холода, зажёг огарок свечи. Комната наполнилась тусклым светом.
Наспех переодевшись, укрывшись пледом, он уселся на старенький диван с вылезшими от времени пружинами. В камине потрескивали дрова. Разлившееся по телу тепло вернуло ощущение реальности.
Съев наспех кусочек старого заплесневелого сыра, Иннокентий погрузился в полудрёму. Нормальный сон не приходил. На улице по-прежнему лил дождь, озаряя вспышками молнии маленькое окно под потолком.
Вот уже год, как он остался один. На стенке висели портреты родителей, безвременно и безвозвратно потерянных. Погибли они глупо и нелепо – просто вышли из дома и не вернулись.
От чудовищной несправедливости сводило скулы. Счастье было прервано – жизнь катилась под откос. Раскаты грома сотрясали жилище. На полках – в унисон с непогодой – дребезжала невзрачная посуда, навевая грусть.
Поставив пластинку Эдит Пиаф, Кеша горько заплакал… Он остался один в этой жизни, среди гулкого грома и льющего нещадно дождя.
Выпив немного для успокоения, он ощутил, что душа отогрелась. В голову стали приходить философские мысли о смысле жизни и превратностях судьбы.
Окончательно согревшись, мышонок Иннокентий оглянулся по сторонам и шёпотом произнёс:
– Когда я вырасту, то обязательно буду кошкой…
Эдуард Бреслер
Иллюстрация автора