Марат Баскин | Думать про жизнь

Чем пахнет картошка

Однажды среди зимы мне пришло письмо от друга из Минска. Он написал, что приснился ему сон: огромное поле цветущего картофеля. Высокие густые стебли, усеянные белыми, розовыми и фиолетовыми цветами. Как почти все приусадебные картофельные участки, поле было засеяно разными сортами картофеля: ранней, средней, поздней картошкой, чтобы на простом деревенском столе всегда стоял чугунок с картошкой. И во сне он почувствовал ее запах. Не из чугунка, только что вынутого из печки. А запах картошки в поле. Да и вообще, если быть по-житейски точным, не картофеля запах, а запах картофельного цветка.

Он целую неделю после этого сна, говорил про этот запах со всеми знакомыми, большинство из которых были родом из деревни, и даже были модными в свое время прозаиками-деревенщиками, но на его удивление, никто не вспомнил этого запаха.

“Неужели только я помню этот запах?” — удивленно закончил он свое письмо. Ввиду врожденной интеллигентности он не спросил в конце письма, а помню ли я этот запах. Наверное, подумал, что меня незачем спрашивать: местечко — не деревня; еврей — не белорус; в общем, не обязан я знать, чем пахнет картофель.

А я помню этот запах с детства. Все в местечке имели небольшие приусадебные участки-огороды, где старались посеять всего понемногу. И еще каждый год выделялись каждой семье участки в поле, за местечком, где все сеяли только картошку. Конечно, в посеве, уборке и в присмотре за этим полем участвовала вся семья. Папа всегда был за плугом, а я вел лошадь по борозде. Когда я поступил в институт и уехал из Краснополья, лошадь по борозде водил мой подросший младший брат. А за плугом продолжал ходить папа.

Картошка росла долго, как ей и положено. И мы с папой часто ходили на прогулки в поле, посмотреть, как она растет. Папа заменял слово “растет” более емким:

— Посмотрим, как она подымается.

И как-то во время одной такой посиделки он сказал:

— Когда бежали от немцев из местечка, ночевали где придется, и однажды заночевали в картошке. Картофельное поле было у дороги. На другом краю поля виднелись дома, и мы не решились туда идти: а вдруг там уже немцы? И мы забрались в средину поля и спали в бороздах, чтобы с дороги нас не было видно. Картошка цвела, запах ее цветов кружил голову. Я тогда не мог найти ему сравнение. А сейчас знаю, — и он предложил мне понюхать цветок.

Я наклонился над кустом и удивленно сказал:

— Ой, папа, как ты не догадался, чем пахнет картошка? Она же пахнет помидором!

— А мы до войны никогда не сажали помидоры, — тихо сказал папа, — это уже после войны они пришли в наше местечко. Пахли они картофельным цветком.

*****

Гениальный скульптор Осип Цадкин бродил по Парижу пытаясь вспомнить запах черемухи.

Как часто запах чего-то тронувшего душу, остается в памяти только словом.

Вспоминая эвакуацию, мама вспоминала запах яблока, которым ее, угостил солдат, подсаживая в товарный вагон, в Орше:

— Я не знаю, что это было за яблоко, но оно так вкусно пахло! И мы с сестренкой, хотя и были голодными, его не кушали, а нюхали его. Мама уговаривала его съесть, но мы не решались это сделать, ибо знали, что другого яблока не будет, и запах этого волшебного яблока исчезнет. Мы хранили его всю дорогу до Саратова, а потом оно почернело, и запах его пропал. И тогда мы его съели. Не знаю, что это было за яблоко. И уже не помню его запах. И осталось оно в памяти просто Яблоком.

А папа часто вспоминал вкус мороженой картошки. Зимой, в лютые морозы их маленький расчет пушки-сорокопятки оказался на переднем крае, отражая буквально день и ночь атаки немецких танков. Продовольствие редко подвозили, даже со снарядами не каждый день пробивались сквозь шквальный огонь фуры, а вокруг были заминированные поля картошки. Из-под снега вызывающе смотрел сухой “бульбоунiк”, как говорил папа. И ночами, несмотря на мины и обстрел, они пробирались туда, чтобы отыскать оставшуюся замерзшую картошку.

— Ох, какая она была вкусная, — вспоминал папа, — ничего я в жизни вкуснее не ел! А, как она пахла! Не передать словами!

Мама однажды для папы специально заморозила несколько картошек. И сварила их в маленькой кастрюльке.

Придя домой после работы, папа уже на пороге сказал, что пахнет, чем-то знакомым. Правда, чем не сказал. Не вспомнил.

Феерия

Когда-то, в детстве, читая впервые “Алые Паруса” Грина, я едва ли не молился, чтобы история про Ассоль закончилась счастливо. И на все призывы бабушки идти обедать, отвечал, что пока я не дочитаю книжку, я обедать не буду.

— Ну, прочитай последнюю страницу и узнаешь, чем там все окончилось, — посоветовала мне бабушка.

— Нельзя заглядывать в окончание книги, — категорически возразил я, — тогда не интересно будет читать!

У папы в этот день был свободный урок, и он заскочил домой пообедать. И бабушка сразу стала жаловаться, что я не иду кушать.

— Но я же не могу спокойно кушать, — сказал я, — если не знаю, чем все кончится. Я буду думать, и, не пережевывать еду! — добавил я, помня бабушкины слова, что надо кушать медленно и тщательно пережевывать еду.

— Понятно, — сказал папа, — тебе интересно, кончится все хорошо или не очень.

— Да, — сказал я.

— А можно мне посмотреть книжку, что ты читаешь?

— Только в окончание не заглядывать! — предупредил я.

Папа взял книжку. Посмотрел первую страницу и уверенно сказал, что все окончится хорошо.

— Ты ее читал? — спросил я подозрительно.

— Нет, — сказал папа. — Но здесь написано, что это феерия. Сам автор пишет, что все окончится хорошо!

— Как это пишет? — не понял я.

И папа, очень далекий от литературы человек, но большой любитель сказок, неожиданно сказал:

— “Феерия” — от слова “фея”. Ну, а фея что-нибудь придумает, чтобы всё счастливо окончилось! А сейчас садись за стол и спокойно кушай!

Честно говоря, я не поверил папе, и кушал не очень спокойно. Но потом, дочитавши книгу, был удивлен, что папа оказался прав!

Сейчас, читая воспоминания Ирины Одоевской о Тэффи, прочитал, как Тэффи объясняла Ирине Одоевской и Григорию Иванову, что “феерия происходит от феи, в ней все светло, она стремится к счастью, в ней действуют добрые силы, и феерии всегда хорошо кончаются”, удивляя их своей ученостью.

А папа в литературе не обладал никакой ученостью.

Детский немецкий журнал

В пятом классе учительница немецкого языка сказала, чтобы мы принесли деньги, и она нам выпишет немецкий детский журнал. Я очень обрадовался этому. Я просто не верил, что можно выписать журнал из другой страны. Мы принесли деньги, учительница раздала нам квитанции, и я стал ждать журнал.

Журнал должен был приходить с января, а выписали нам его в сентябре. Будущее с журналом просто заставило меня учить немецкий язык с утра до вечера. Мама даже испугалась, что ради языка, я заброшу все остальные уроки. И я дал честное слово, что все уроки буду делать хорошо. Но честно скажу, что немецкий язык я учил больше.

Мама знала немецкий язык. После войны были какие-то заочные двухгодичные курсы немецкого языка, и они говорили, что с их дипломом можно преподавать язык, ибо в школах была нехватка учителей. Маме присылали брошюры — учебники, задания, она посылала в ответ свои работы, и письма между Москвой, где находились эти курсы и Краснопольем, где жила мама, шли непрерывно.

Мама училась и мечтала, что станет учительницей. Но к тому времени, когда закончились курсы, учителей немецкого языка с институтским образованием в нашем районе стало достаточно. С какими-то курсами учителя были не нужны. И мамина мечта угасла. И ее учеником в ожидании журнала стал я, обгоняя всех в классе по знанию языка — я ждал журнал.

Я мечтал, что он придет прямо на новый год, и это для меня было бы лучшим новогодним подарком. Почему-то я думал, что в нем будут приключенческие повести и много всякого интересного, как в “Вокруг света”.

Каждый день я встречал нашу почтальонку тетю Полю с единственным вопросом:

— Немецкий журнал есть?

И наконец, журнал пришел. Он оказался тоненьким и рассчитан был на малышей. Приготовленный для его чтения мамин большой немецко-русский словарь оказался не нужен. Я без словаря прочитал весь журнал буквально за полчаса.

Когда мама пришла с работы и увидела, лежащий на столе немецкий журнал, и меня, читающего бабушке очередную историю про любовь Татьяны Тэсс из “Известий”, она удивленно спросила:

— Журнал уже прочитал?

— Прочитал, — грустно ответил я.

— И что? — поинтересовалась мама.

— Мечта и реальность очень далеки друг от друга, — ответил я, удивив маму взрослыми словами.

Но это были не мои слова, а слова из очерка, что я читал бабушке.

Думать про жизнь

Ложусь я спать поздно, как сова. И просыпаюсь рано, как жаворонок. Странная я какая-то птица.

Перед сном я всегда читаю, и потом засыпаю с книгой. А утром проснувшись рано, лежу и думаю. Думаю про жизнь.

И в детстве меня никогда не надо было будить. Я просыпался даже раньше бабушки, а вставала она рано: выгоняла корову на ранки, готовила завтрак, курей кормила….

Проснувшись, она всегда подходила к моей кроватке.

— Уже не спишь?

— Не сплю.

— Работы много?

— Нет.

— Так почему не спишь?

— Я думаю.

— И про что ты думаешь?

— Про жизнь.

— Да, про жизнь есть что подумать, — соглашалась бабушка.

— А лэбн аф дайн кэпалэ! (Здоровья твоей головочке! — идиш) — говорила бабушка и, погладив меня по головке, уходила на кухню.

А я продолжал думать про жизнь.

И сейчас по утрам думаю про жизнь. Ибо взрослому думать про жизнь положено!

Марат Баскин

На фото — скульптура О. Цадкина «Материнство»