Артур Кангин. Любимые хунвейбинки

1.

Все беды на Руси от интеллигенции. От их шизоидной привычки думать, до язв кровавых чесать проблемы. Экий гнилой элемент! Вроде метастаз раковой опухоли.

Так думал Аркадий Собакин, коллекционер китайских марок времен культурной революции, солидный господин, законопослушному гражданину РФ, ему вот-вот должно было стукнуть 60 годочков. Возраст нешуточный, располагающий к подведению итогов.

Серебряным пинцетом Аркадий перебирал зубчатые знаки почтовой оплаты. Еще отец Собакина, всю жизнь отдавший торговому представительству СССР в Пекине, дрожащими губами на смертном одре умолял коллекцию беречь и множить.

— Запомни, сынок, — говорил он, зачем-то ускользая в инфернальные сферы, — эти бумажки бесценны.

Папа оказался пророком. За жалкие прямоугольники с зубчиками на мировых аукционах отваливали десятки тысяч евро. И спрос только рос! В период культурной революции почта Китая была почти парализована, соответственно оставшихся марок мизер.

— Аркаша! — обнимала его нежными руками барышня Марина. — И что тебя интересуют эти жалкие клочки?!

— Глупенькая! Через полста лет они будут стоить, как картины Ван Гога.

— Ой, у Мао Цзэдуна бородавка на подбородке. Я и не знала.

— Ты еще маленькая…

— Под какую музыку сегодня оголиться?

— «Смоки» давай. Нет, погоди, лучше АВВА.

— Обожаю шведов… Стартую?

Раз в неделю Маринка Кумушкина приходила к Аркадию танцевать стриптиз. Никакого интима! Училась куколка на втором курсе факультета философии МГУ им. М.В. Ломоносова. Ее объяву Аркадий случайно запеленговал в газете «Из рук в руки».

Собакин раскрывал альбом на самых заповедных марках, товарищ Мао с ликующей зеленой молодежью.

— Погоди с обнаженкой! Глянь-ка… Мои самые сокровенные. Экие одухотворенные лица у юношей и девушек рядом с отцом народов.

— Так это же пиар? Развод? Ты чего?

— Будешь дерзить, вернемся на «вы»! Нашла себе кореша… Мне стукнет 60 лет, а тебе еще нет девятнадцати.

— Баста! Я врубаю музыку.

Ножкой в красной туфле-лодочке Марина включала стереоустановку «Шарп». Стокгольмский квартет забирал с первых звуков. Можно даже сказать, брал за глотку. В ментальном, конечно, смысле.

Аркадий Аркадиевич, отложив кляссеры в сторону, вольготно откидывался в глубоком кожаном кресле.

Первым делом Маришка скинула туфельки. На ней сейчас черный берет, красная жакетка, белоснежная блузка и тугая рдяная юбка, обтягивающая нимфеточно узкие бедра. Ну и, понятно, золотые чулочки.

2.

Сеанса стриптиза А.А. Собакину хватало на неделю. Он здоровел, молодел, румянец разливался во всю щеку. Какие там 60?! Тридцать пять, не больше!

— Дядя Аркаша, — одевалась после очередного шоу Маришка, — а давай все сделаем по-настоящему, за тройную цену?

— Ты о сексе?

— Ага.

— Исключено. Любуясь тобой, я взмываю в духовные сферы. Трах вгонит нас в зловонную яму.

— Какой противный. Гомик, что ли?

— Вспомни о моем возрасте. Он предполагает тревогу раздумий. Финальная черта уже, сучка, рядом.

— Фи! До гробовой доски мне еще далеко. А первый секс у меня был в тринадцать. На сеновале. Исколола, блин, всю задницу.

— Избавь меня от скабрезных подробностей. Выискалась мне еще Лолита. Я не Гумберт Гумберт!

Аркаша грузно вставал, громко отдуваясь, подходит к бару, наливал целый бокал вискаря. Сказал не без грусти:

— Мне, Марина, видимо, придется отказаться от твоих услуг.

— Жаба душит? Давай снижу расценки?

— Дело не в деньгах. Денег как грязи. Если бы только танцевала, а ты распускаешь язык. От глупых слов разыгрывается стенокардия.

— Буду нема, что рыба.

— Приходи ко мне последний раз на юбилей. И завяжем.

— Как скажешь. Я девушка щедрая. Торт тебе притащу, утыканный свечками.

— Какой торт?

— «Прага».

— Можно. И приведи с собой какую-нибудь подружку. Втроем веселее.

— Соседка моя по общаге — башкирка Алсу.

— Ангажируй башкирку.

3.

Грянул тот день. 60 лет! В 7.40 утра его родила матушка Анфиса Васильевна в Электростали.

Накатила тоска. Не помогло даже рассматривание марок с товарищем Мао в окружении ликующих хунвейбинов.

Ах, когда-то Аркадий был так молод. Имел семь раз за ночь молодую африканку Элизабет из университета Патриса Лумумбы. Где оно все? Унеслось, развеялось в дым…

Теперь нет уж желаний.

А какие болезни! Диабет заставлял просыпаться ни свет ни заря. Чесать до крови икры ног. Он икры поливает перекисью водорода. Пытается заснуть. Иногда удается.

Студентки пришли ближе к вечеру.

— Happy Birthday to you! — запели с порога.

— А я из ресторана «Арагви» заказал чудный ужин, — вяло улыбнулся Аркадий.

— Молоток! — чмокнула его в щеку Маришка.

Сели в зале. Потолки под пять метров, с лепниной, какие-то толстопопые ангелы с трубами. Настоящая немецкая мебель, вывезенная папой в 45-м из Берлина. На столе «Хванчкара», боржоми, зелень, помидоры-огурцы, хинкали, хачапури, огнедышащий шашлык из тбилисской баранины. В центре же девушки водрузили огромный торт, утыканный свечками.

— А почему, дядя Аркадий, — спросила черноглазая Алсу, — юбилей у вас с грузинским акцентом?

— Сейчас объясню. Китаец Мао — это некая трансформация нашего грузина Сталина. Китайскую еду я не люблю. А вот грузинскую очень.

— Коротко и ясно… — Марина вонзила вилку в хинкали.

— Не так это едят! Не так! — по-тигриному рыкнул Аркадий.

— А как? — облизнулась Алсу.

— Хинкали осторожно берут салфеткой за макушку. Высасывают жидкость. Потом уже бережно съедают мясо.

— Так я уделаюсь! — засмеялась Маришка.

— А ты постарайся.

— Дай-ка попробую… — Алсу салфеткой взяла за ушко огромный пельмень. — Прикольно!

Не нравилась ему эта Алсу. Худая и жилистая, что насекомое. Совершенно безгрудая. С черными и мрачными глазами. Нехорошие глазоньки.

— Ты, Алсу, тоже философ? — спросил Собакин.

— Типа того. Филолог. Маришка говорила вам, что я башкирка.

— Да-да.

— Происхожу из потомственной семьи шаманов. Сама немного, что таить, ведьма. Вы сейчас задуете 60 свечей, и ваше самое сокровенное желание сбудется.

Аркадий иронически скривился:

— Посмотрим на волховство.

— Зажигалка в наличии? — подмигнула Алсу.

— Папа привез из Германии. Хотя сам не курю, — Собакин выудил из кармана серебряную штуковину с косо и энергично размещенной свастикой. — Такие зажигалки фюрер лично дарил свой охране из войск СС.

— Сгодится! — Марина взяла зажигалку, чиркнула, поднесла трепетный лиловый огонек к свечкам, те застыли солдатиками. 60 солдатиков.

Полыхнуло так, что на потолке побежала узорчатая тень, потянуло почему-то корицей и болотной гнилью.

— Желание, надеюсь, загадали? Задувайте! — приказала Алсу.

Желание?

Нужна, ой, как потребна России культурная революция. Стальным скребком следует соскрести плесень интеллигенции. Вечных смутьянов. Гнилушек. И то им не этак, и это не так.

Есть ли еще сокровенней? Любви! Он хочет любви! До самозабвения. До судорог. И лучше пусть любят его. Любить самому довольно накладно и скучно.

Аркадий, откинув назад плечи, задул.

4.

Будто кто шарахнул по лбу. Пол стал потолком, потолок, как ни крути, полом.

Обрел себя в огромном помещении. Сидел на троне. Вокруг него с восторженными лицами стояли юные девушки в полувоенных френчах.

Где он? Что, блин, такое?

К нему подступила пухленькая барышня, чем-то напоминающая Маришку, только узкоглазая.

Поклонилась:

— Красное Солнышко, шанхайская делегация хунвейбинок просит твоих магистральных указаний.

Пробежался по карманам. Выудил московское зеркальце. Глянул.

Точно!

Он сам Мао! В зеленом френче, с бородавкой на подбородке.

— Маришка, я Мао Цзэдуна? — пролепетал Собакин.

— Меня зовут Микидо, товарищ Мао!

— Святые угодники! — Аркадий потер виски. И что ему теперь делать? Эта шаманка Алсу чего намутила! Выдрать ей ноги… Бесово семя.

К нему на цыпочках подошла другая хунвейбинка, подозрительно напоминающая Алсу. Поклонилась в пояс:

— Учитель, кажется, ты не здоров. Твои указания мы можем получить и позже.

— Мне бы взбодриться… Танец какой…

— Хочешь, — нахмурилась Микадо, — мы спляшем «Ликование от сбора осеннего урожая»?

— Сколько вас здесь?

— Ровно 60, — оскалилась Алсу, или как ее там?

— Тогда пляшите.

Будто из-под земли явились какие-то китайские лютни и цимбалы. Сладкозвучно загудела струна. Бабахнул барабан. И все в таком тонусе, в небывалом мажоре.

Танцевали с блеском. Чуток только раздражала Собакина их кургузая форма.

— Стоп-стоп-стоп! — Аркадий Аркадиевич хлопнул в ладоши. — А нельзя ли то же самое, только медленно разоблачаясь?

— Растленные буржуазные танцы? — скосилась Микадо.

— Мы же свои? Все боевые товарищи!

— Как вы мудры! — вскричала Алсу.

Ударили домры и лютни.

Через 10 минут все барышни оказались голы. Так сказать, в своем естественном виде, данном им матерями.

60 женских тел! Аркадий будто попал в бабий предбанник. Кажется, даже засквозило дубовыми вениками.

— Минутку паузы! — Собакин хлопнул в ладоши. — А почему именно вы в делегации, а не другие.

— Каждая из нас, — свела брови Микадо, — своими лично руками задушила трех профессоров философии или филологии.

— Зачем? — окоченел Аркаша.

— Они оказались пособниками мирового капитала, — пояснила Алсу. — Пятой колонной. Интеллигентской плесенью. Что греха таить, гнидами.

— Понятно… Где у вас тут клозет? Что-то с желудком.

— Слева за золотой ширмой, — подмигнула Алсу.

— А вы пока танцуйте без меня.

Экий же его пробрал понос! Хорошо позорные звуки заглушала китайская музыка с налетом цыганщины.

Унитаз, бляха-муха, в виде росистого лотоса. Придумают же китаёзы!

За унитазом какой-то полог. Распахнул и ахнул. Звездное небо! Причем звезды расположены кругами или треугольниками штемпелей гашения почтовых отправлений.

— Учитель, мы тебя ждем! — толкнула его в спину Алсу.

И он низвергся, ввинтился в алмазную бездну.

5.

— Крепче вяжи кабана! — услышал он голос Маришки. — Коллекция с хунвейбинами у него в стальном сейфе. Надо отодвинуть сервант. Я код подглядела.

— А хорошей я пудрой из мухоморов торт присыпала! — хохотнула Алсу. — Пригодился рецепт моей бабки-шаманки.

Леша скосился на руки-ноги. Они крепко были перекручены скотчем. А вот рот не заклеен.

— Девочки! Дорогие мои! Хорошие! — пробормотал Собакин.

— Что будем делать? — Маришка уперла руки в бока.

— Никакого насилия! — посуровела Алсу. — Сейчас я ему сделаю инъекцию из грибной плесени. Забудет и нас и свою коллекцию.

— Какая ты умница! Надо будет только свой адресок вычеркнуть из его записной книжки. И удалить свой телефон из евойной мобилы. А сервант-то тяжелый!

— Родненькие! Зачем вы так?

— Happy Birthday to you! — запела Алсу, тонкими и мускулистыми пальцами доставая ампулу.

Артур Кангин
kangin.ru