Анжела Конн | Старик

Старик жил в одном из домов, тесно прилегающих друг к другу и образующих большое внутреннее пространство. Он был самым заметным обитателем этого двора. Высокий, худой, одетый почти всегда во всё чёрное, но опрятное, старик каждый день выходил из своего подъезда, с трудом преодолевал восемь-девять ступенек и оказывался на дворовой площадке, поделённой крестообразно на четыре квадрата. В двух смежных участках по левую сторону буйно росла трава вперемешку с цветами и деревьями, в двух других располагались детские качели-карусели.

Двор был вотчиной старика, и делал он здесь, что хотел. В теплые дни раскладывал свои инструменты, хранившиеся им тут же во дворе, и приступал к делу. Дел у старика было невпроворот: починить, подправить, разрыхлить, полить… Работал он медленно, степенно, по-другому вряд ли у него получалось — старику было далеко за семьдесят. Жильцы здоровались с ним, обмениваясь двумя-тремя фразами, шли дальше. Всем было известно, что старик живёт один — нет у него ни жены, ни детей.

Но не всегда было так. Любимая жена и сын некогда составляли его счастье. А до женитьбы — молодая беззаботная жизнь, полная неожиданностей и приключений, сулившая вечность и сплошные праздники.

Теперь уже старик смутно помнит те дни в деталях, но, когда уходит в воспоминания, его обволакивает светлой радостью, наполняет тихим счастьем, делая увереннее и моложе.

Воспоминания приподнимают его над суетой, непонятным образом одухотворяют чем-то неземным и возвышенным. Однажды он поймал себя на том, что эти ощущения придают ему силы жить дальше, и тихо, не суетясь, делать свою каждодневную работу.

Среди череды прекрасных молодых дней в его жизни был один, который до сих пор не даёт покоя. Случилось это давно, лет эдак сорок назад. В то время ему было около тридцати лет. Он помнит день, когда вошел во двор, возвращаясь с работы вечером. В конце мая дворовая сирень, распустив гроздья пышных бело-фиолетовых соцветий, источала пьянящий аромат, бьющий в обонятельную кору мозга так, что невозможно было пройти мимо, не остановившись, не полюбовавшись, не вдохнув…

Неожиданный женский голос застал его за занятием не совсем свойственным молодому мужчине — наклонив к носу лиловую кисть, он втягивал в себя её благовоние.

— Извините, могу я Вас попросить…

Он обернулся. Перед ним стояла женщина. Улыбнулся, узнавая знакомое лицо…

— Конечно, пожалуйста, что случилось?

Миловидная соседка, примерно одного с ним возраста, стала рассказывать, как не смогла открыть дверь в свою квартиру. При этом она смутилась, щёки покрылись легким румянцем.

— Ничего страшного, попробуем открыть, — успокоил он женщину, направившись к её подъезду.

Она прошла вперед, поднялась на второй этаж и протянула ключ. Он попытался вставить его в замочную скважину, но ключ не проходил.

— Подождите немного, я принесу инструменты.

— Хорошо.

Проходя по двору, по-мальчишески схватил недавно оставленную кисть, притянул к себе и, восполняя прерванное удовольствие, с наслаждением вдохнул аромат сирени. Через три минуты мужчина с легкостью открыл дверь.

— Прошу Вас. Вы дома, — улыбнулся он женщине и продолжил,- я сейчас все завинчу и уйду.

Женщина, взглянув на него, робко спросила:

— А кофе, могу предложить Вам чашку кофе, Эд?

— Спасибо, не откажусь…

Эдгар был немало удивлен, услышав своё имя, но решил не придавать этому значения. Мало ли, всё-таки соседка…

За чашкой кофе он узнал, что её зовут Яна, что в Армению она приехала десять лет назад из российской глубинки из-за большой любви к человеку и стране. Человека уже давно с ней нет, а любовь к стране укрепляется с каждым годом. Яна рассказывала о себе с каким-то задором, даже весело, всем своим видом давая понять ему, что живется ей легко, хоть и одна. Они поговорили ещё немного о том о сём, и Эдгар встал, направился к двери, распахнул её, готовый попрощаться, как вдруг произошло нечто удивительное не только для него, но и для неё. Когда Эд стал прощаться, Яна, словно набравшись смелости, резко встала между ним и дверью, закрыв её своей спиной, не сказала- выдохнула:

— Останься…

Одно слово, а словно мир взорвался. Он молод, свободен, открыт, почему бы и нет. И… остался.

Утром, выходя из уютной квартиры Яны, он дополнил очарование прошедшей ночи прикосновением к ветке сирени и, улыбаясь ей заговорщически, подмигнул, будто благодарил за участие в новом повороте его жизни, одарившей великолепием аромата, окрасившей встречу романтическим настроением, с которой началось непредвиденно — счастливое знакомство, и явилось причиной не только принять благоухающую утреннюю свежесть по-особому, но и вызвать, захватившее всё существо, ощущение полёта. Весь день он пребывал в прекрасном настроении, ожидая конца рабочего дня, чтобы снова очутиться в нежных объятиях Яны.

Вечером, наломав веток сирени, с роскошным букетом он стоял у той самой двери, что соединила их так нежданно-негаданно. Взглянув на букет, Эд улыбнулся и позвонил. Дверь не открылась. Он позвонил ещё… И ещё… В квартире никого не было. Он стоял и ждал, время от времени нажимая на звонок.

Никого… Никого! Прошла вечность… Он продолжал стоять у двери. В конце концов позвонил в соседнюю дверь. Ему открыли, и на вопрос не знают ли о местонахождении Яны, ответили, что сегодня днём она уехала навсегда в неизвестном направлении. Ошеломлённый, подавленный положил букет цветов у двери и потерянными шагами вышел из подъезда.

Эд ничего не понимал, ничего не видел, ничего не чувствовал, даже аромата сирени. Прошёл мимо кустов, не взглянув в их сторону.

Больше никогда он Яну не видел.

Время шло.Облик милой Яны постепенно утрачивал чёткость в его представлении о ней, но память обрушивала горечь, обиду, непонимание с таким постоянством, словно это случилось вчера. Эд снова и снова пытался анализировать прошедшее, но каждый раз натыкался на неизбежную конечную фразу «объяснилась бы». Он всё мог бы понять, простить, может, помочь, а так, никаких вариантов она ему не оставила. Но время шло, и ему постепенно пришлось смириться с потерей. Он понял, что жизнь без потерь нереальна. Надо идти дальше! В этот период жизни ему пришлось много работать, решать свои профессиональные вопросы.

Вскоре Эд женился. На девушке, с которой работали вместе в издательстве. Нора всегда выглядела потрясающе. Тоненькая, грациозная, с парой чуть насмешливых чёрных глаз, смотрящих на мир с лёгким прищуром; она внесла в его жизнь покой и одновременно динамизм. По её инициативе они вечно куда-то летели, с кем-то встречались, что-то обсуждали, уставали, отдыхали и завершилось всё это рождением малыша, от которого оба, не считая родственников и друзей, были в восторге.

Что делает семью семьёй? Несомненно, ребёнок! До рождения ребёнка, если даже люди живут в браке, их отношения продолжают добрачный период влюбленности, оба сосредоточены друг на друге. Но вот появляется малыш! Двое влюбленных становятся настоящей семьей, не сразу, постепенно, постигая мудрую науку быть папой, мамой, и в этом нелёгком процессе самый главный помощник — новорожденный. Он притягивает к себе своими крошечными ручонками, заставляя склониться над собой и делать всё то, что не умели ещё вчера эти двое. Отныне что бы они ни делали в своей жизни, все их действия, мысли, поступки, желания будут связаны с ребёнком и подчинены его нуждам. Эти двое, дав жизнь третьему, в ответе за новую жизнь. И они, преисполненные важностью роли, которую должны сыграть в его жизни, отдали свою собственную ему, самому драгоценному, что создали сообща.

Но работа эта не односторонняя, малыш в свою очередь тоже трудится, сам того не сознавая, выявляет способности своих родителей, о которых раньше и не подозревали молодые люди, прививает им много новых качеств, необходимых для создания сильной, дружной семьи.

Поначалу Нора, находясь в декретном отпуске, всё время была с малышом. Эд помогал ей, как только мог, отдавая свободное время семье. Они души не чаяли в мальчике, развлекая, играясь с ним без устали. Какие это были замечательные дни! Столько позитива, прилива сил он не чувствовал давно. Даже стал подумывать, а не начать ли ему реализовывать свою юношескую мечту… Ведь Эд ещё в детстве мечтал стать писателем. Поэтому и окончил факультет журналистики, несколько лет проработал в газете, а потом устроился в издательстве. Время от времени у него появлялась потребность писать, но постоянно что-то мешало ему, отвлекало. Вот и сейчас мелькнула мысль, но он тут же отогнал её.

Писательство требует одиночества, уединения, может, самоотверженности… Нет, не время. Что ж, придется повременить. А сын рос, пошёл в школу, появились друзья. Спокойная советская юность… Дети его возраста безбоязненно ходили по улицам, свободно общались со сверстниками, не опасаясь быть украденными, сбитыми машиной или вовлечёнными в преступные сообщества. Родители не особенно напрягались по этому поводу; сама атмосфера в обществе благоприятствовала воспитанию детей. Школа, кружки по интересам, родственники, дворовые игры и спорт прививали юному поколению такие нравственные критерии как уважение, такт, сдержанность, любовь к чтению и фильмам, доступные их возрасту.

Дети двадцатого столетия, особенно второй его половины, когда страна приходила себя после войны и нуждалась в обновлении, потянулась к книгам массово. Читали много и взрослые, и дети. Собственно, родители являлись примером для подрастающего поколения. Тяга к высокой духовности была отличительной особенностью того периода. Люди не могли жить без театра, кино, литературы… А дальше-больше. Путешествовали по городам и весям огромного Союза, приобретали новые знакомства в разных уголках необъятной страны, общаясь друг с другом на протяжении многих лет; учились и работали бок о бок мужчины и женщины разных национальностей, влюбляясь, создавая семьи и потомство, одним словом, варились в общем котле.

Работа, дом, друзья и родственники сплетались в живую канву длиною в жизнь. Расцвечивались советские будни празднествами, которые устраивались по различным поводам: дни рождения, памятные и торжественные события, знаменательные даты…

Накрывались столы, приглашались гости, веселились взрослые и дети, впитывая в себя дух застольного творчества, состоящего из шуток , тостов, разговоров и обсуждений о новинках литературы, о последних фильмах и любимых артистах. Из таких семей обычно вырастали люди, знающие и понимающие, что им надо. Одни поступали в институты и техникумы учиться, другие после окончания школы устраивались на работу, но никому и в голову не приходило болтаться без дела — было стыдно не только перед друзьями и родными, но, в первую очередь, перед собой.

Чувство достоинства было, пожалуй, самое главное свойство человека,родившегося и выросшего в советский период. Справедливости ради надо сказать, не всё было так безоблачно. Конечно, находились такие, кто в атмосфере спокойствия и предсказуемости, не находили себе места, ища приключений или выхода из однообразия. Такие люди выпадали из общепринятой морали и старались отличиться каким-то экстравагантным способом, например, объединялись в молодежные хипповые группки и выражали себя друг перед другом посредством не принятой в обществе музыки, речи, одежды, способом общения. Одни этим удовлетворялись, другие, кем овладевал бунтарский дух, глубоко и надолго, шли дальше, проникая в область политики,заражаясь там национальными идеями.

Алик уже заканчивал среднюю школу и нацеливался на Политехнический институт. Он занимался усердно,однако друзья заполняли, как и положено, безоблачной молодостью, большую часть времени. Свободные вечера он проводил с ними. Однажды за обедом задал вопрос отцу:

— Пап, а ты что-нибудь слышал о Карабахе?

— А что слышал ты?- отец взглянул на сына.

Услышав вопрос сына, Нора удивилась, переспросив: — Карабах? А, Карабах! Мне знакома эта местность по песенке и подражая певцу, весело запела — «Мальчик веселый из Карабаха»… — в детстве слышала, Рашид Бейбутов пел…

— Вот, вот, — подхватил Алик, — а я до сих пор даже не знал, что это такое, но сегодня меня просветили. Оказывается эта земля армянская исторически, но находится в Азербайджане.

— И что? — поинтересовался Эд.

— У парня знакомого там родственники живут, он рассказывал о бунтах, которые периодически происходят в НКО. Подавляющее большинство населения — армяне. Они недовольны дискриминацией, поэтому требуют соблюдения прав и уважения…

— Одним уважением дело не кончится, — сказал отец. И добавил: — Стоит зажечь спичку, вспыхнет пламя.

Эти слова запомнились Алику. Он их вспомнил спустя два года, будучи студентом Политехнического. В Карабахе вовсю шли бои; в Армении формировались всё новые и новые отряды из добровольцев. Молодые ребята рвались на войну, не представляя себе, что это такое. Каждому из них казалось, что именно с его присутствием на бранном поле, ситуация изменится в лучшую сторону в пользу Армении. Дух пассионарности витал среди молодёжи… Не обошёл он и их сына.

Однажды днём, когда дома была только Нора, — в этот день у неё была вторая смена, — Алик ворвался взволнованный, взмыленный:

— Мам, ничего не говори, я всё равно поеду с ребятами. Мы едем защищать нашу землю! Я люблю вас, мам! Но я должен!

— Стой, куда ты, не смей, — побледнела Нора.

— Мам, прости, я должен, скажи папе, — и, схватив кое-что из одежды, вылетел из дома.

Нора села. Она не чувствовала ничего, не слышала, не ощущала… Ни себя, ни биения сердца, ни рук, ни ног… С этого мгновения время для неё остановилось. Как ни пытался Эд внушить ей, что всё будет хорошо, она уже не жила. Каким-то чувством, — но что это за чувство! Эд до сих пор не мог постичь, — каким-то невероятным чувством она поняла, что никогда не увидит сына.

Они похоронили своего мальчика и… постарели. Сразу. Нора дышала, но не жила. Эда больше ничего не интересовало. Ни Карабах, ни действия военных, ни положение в стране.

А страна рушилась, день за днём, месяц за месяцем. Союза уже не было, Армения погрузилась в мрак, холод, голод. Зима 1993 года не забудется длинными очередями за хлебом, керосином, гуманитарной помощью, которой завладевали ловкачи, чтобы нажиться на несчастье людей. Заводы, фабрики, институты, различные учреждения закрывались. На фоне всеобщего и в отчаянии от своего личного горя эта пара была на грани смерти.

Правда, Эд старался держаться, так как понимал, что здоровье жены в его способности вырвать её из депрессии, заставить снова улыбаться, жить. Приходили друзья, знакомые, стараясь как-то помочь, согреть, но на Нору ничего не действовало. Она твердила постоянно: «Мне незачем жить. Я не хочу жить.» От Норы осталась тень, бледная, прозрачная, она целыми днями, смотря в одну точку, повторяла: «Я виновата, я, я. Мой мальчик ушел из-за меня.»

Ничьи и никакие доводы она не слушала, не принимала. Эду становилось страшно, он видел, как угасает жена с каждым часом — без пищи, без воды, без воздуха. Однажды он не выдержал, расплакался. Она безучастно посмотрела и сказала: «Я, во всем я виновата. Я не хочу жить. Отпусти меня.» Он взял ее исхудавшую руку, поцеловал: » Нора»… «Отпусти меня — повторила она, — прости». Это были её последние слова. Ночью Норы не стало.

Минуты, часы, дни Эда погрузились во мрак. Почти всю зиму он пролежал под теплым одеялом. Оно грело его и отгораживало от ненавистного внешнего мира. Иногда к нему приходили бывшие сослуживцы, поговорить, как-то отвлечь от мрачных дум, что-то приготовить поесть. Их разговоры всегда сводились к недовольству ситуацией в стране- безработица, дикая нищета, бесправие вынуждали людей уезжать в другие страны, чтобы выжить. Кое-кто из друзей Эда с семьями покинули Армению. В городе всё меньше оставалось тех, кого он знал. Он понимал, что никогда не оставит могилы любимых им людей. Как только появилось первое весеннее солнышко, стал ходить на кладбище, ухаживать за самым притягательным в мире клочком земли.

Вместе с весной стали возвращаться силы. Эд как будто начал оживать, постепенно появился мало-мальский интерес к окружающему миру. Он задумывался над тем, как жить дальше? В том, что надо жить, он уже не сомневался, раз остался на этой земле, значит это кому-то нужно. О работе нечего было думать, где её найти при тотальном разброде и шатании. Каждый спасался как мог! Ему посоветовали кое-что продавать из вещей, чтобы прокормиться. Странно, но находились такие люди, которые с радостью за бесценок скупали нажитое чужой жизнью имущество. Для скупщиков это было барахлом, для него каждая вещь, отданная в торгашеские руки, отзывалась болью, грустной улыбкой или напоминала ушедшую в прошлое радость. Но он решил для себя-раз и навсегда отбросить сантименты. Мужчина в любом, даже в преклонном возрасте, должен оставаться мужчиной.

Чтобы целыми днями не сидеть дома, он находил себе занятие в своем дворе. С детства Эд пользовался этим двором, но никогда не пытался сделать его лучше, удобнее, чтобы детишкам, да и взрослым было приятно в нём находиться. Да его это и не касалось. Но обстановка изменилась, и с этим приходилось считаться. Работы непочатый край… Эд с энтузиазмом принялся за дело. Время шло в общении с соседями, детворой. Он старел, но чувствовал себя неплохо, особенно при виде преображенного двора. Ему было приятно видеть, как дети радуются, пользуясь результатами его усилий, а взрослые, не скупясь на похвалу, выражали свою признательность за его труд.

Труд был немалый, столько времени и сил ушло на чистку двора, перепланировку, посадку, оснащение качелями-каруселями. Легко перечислять, но на решение каждого вопроса уходили месяцы. Приходилось договариваться, находить помощников, уговаривать, просить. Одним словом, работать.

Возраст неизбежно берёт свое. Можно, конечно, старость отдалить, можно её не замечать, однако лишения, потери, а вслед за ними болезни настигают человека. Как- то в начале весны, находясь во дворе, старик почувствовал, как трудно он двигается. Левая нога словно онемела, вдобавок всё поплыло перед глазами, он хотел схватиться за что-то руками, но промахнулся и рухнул на землю. Подбежавшие соседи, не мешкая, вызвали «скорую», на которой старика увезли в больницу. Весь двор провожал машину с чувством тревоги.

Старик выжил. В один прекрасный день он открыл глаза и понял — в больнице. Запах лекарств, подключённая аппаратура, доброжелательные улыбки медработников обращенные к нему свидетельствовали о том, что он здесь не первый день.Но самое удивительное во всём — сидящая на стуле, рядом с кроватью больного, красивая незнакомка. Он долго и пристально смотрел на неё. Нет, никогда не встречал. Такую красавицу, раз увидев, не забудешь. Женщина наклонилась, спросила, как он себя чувствует.

— Хорошо… Вы врач?

— Нет. Улыбнулась. Улыбка оказалась мягкой. Я давно Вас ищу. Врач мне разрешил поговорить с Вами.

— Говорите,- голос Эда прозвучал заинтересованно.

— У меня для Вас письмо.

— Письмо? Мне не от кого письма получать.

— Это письмо адресовано Вам, — она протянула запечатанный конверт и, поднявшись со стула, отошла к распахнутому окну.

Старик начал читать:

Дорогой Эд! Не удивляйся,.. не удивляйся тому, о чём ты узнаешь. Пишу перед смертью.

Я — Яна, которая однажды сбежала от тебя. Прости, я знаю, что поступила ужасно, поэтому в последние минуты жизни хочу объяснить. Ты мне нравился, но любила я только одного. Встретившись с тобой, поняла, что это МОЙ единственный шанс иметь ребенка, и соблазнила тебя. Я спаслась бегством, так как не хотела проблем. О твоей жизни знаю всё, Эд.

От бывших соседей узнавала всё, что касается тебя. Прости. На твою долю выпало много невзгод, но ты сильный человек, я знаю! Всю жизнь хранила тайну, которую сейчас передаю тебе.

Перед тобой НАША дочь! АНЯ. Два самых родных для меня человека. Берегите друг друга.

Она тебя искала. Прощай, Эд. Я ухожу. Спокойно, с чувством облегчения. Яна.

Старик поднял глаза, перед ним стояла его красавица дочь. Она села, взяла руки отца в свои. Они смотрели друг на друга и плакали. Что это были за слезы? Кто знает…

Порыв ветра через открытое окно донёс до него забытый аромат сирени. Никогда ещё старику за последние двадцать лет не было так хорошо. Сама жизнь написала его единственную книгу. И последнюю страницу совсем не хотелось дочитывать.

Анжела Конн
Фотоиллюстрация автора