Андрей Ладога. Великорусский шайбный коххей

Из сборника «Наши единственные любови»

Жан был сорокалетним подростком с детским взглядом старика. Из своей Нормандии он привез на фестиваль кино под заборным номерным названием «11». В фильме толковалось о десяти игроках сборной Франции по футболу. Но победного финального свистка не случилось – на втором году съемок и на одиннадцатом игроке у Жана закончился «грандиозный грант» какого-то Национального спортивного комитета.

– Превзойдя в цифре, – сказал я, – получилось почти как у Феллини, «10 1/2»!

– Почти шедевр, – согласился Жан, – почти гений, почти жизнь…

Отгоняя от себя слово «комитет» и подумав о футболе, я рассказал Жану о хоккее.

Мы оба удивились, Жан и не подозревал о том, что в мире есть такая игра – хоккей на льду. Чтобы с клюшками, на коньках…

– …и с шайбой! – закончил я.

– А это что? – Жан опять удивился.

Я опять пояснил.

– Да, вы чемпионы, – равнодушно согласился Жан, – давай лучше выпьем. На спор. Я тебе перепью. Я в России только и делаю, что тренируюсь пить водку.

– Ты легко меня перепьешь, я вообще не пью. Только пробую.

Мы сидели, пережидая наши жизни, в баре «Газ-Батюшка».

Француз налил водку в свою рюмку, я взял стакан для коктейля.

– Ты умрешь, – сказал Жан. Он улыбнулся, как cadaver – угрожающе.

Я подумал, под Москвой выстояли, а уж тут-то… Как-нибудь…

– Не умру. Наливай!

Жан поменял свою посуду:

– Чтобы честно. Без форы. Без этих твоих небрежных великорусских унижений.

Затем твердой рукой Жан разлил водку. До краев.

– Поехали! – я всё же не смог обойтись без великого.

Но Жан не знал смысла русского слова «Поехали!»

Мы осторожно чокнулись…

…Через пару часов Жан как бы растворился в угарном тумане бара. Человеком-невидимкой он замаскировался за дымной сигаретно-сигарной завесой. Словом, я потерял его из виду. Подумалось, если смогу, надо выйти на воздух. Заодно поищу этого француза. Как звали-то его? Имя из классического французского кино…

Упершись лбом в стойку бара, я встал на ноги. И понял, что живой. Отчего-то подумал, что мы под Москвой. И что надо выстоять, иначе – смерть. Но лучше смерть, чем поражение.

Мир, в режиме плавного шторма, менял горизонт событий. Стены, пол и потолок с людьми качались, я один сохранял равновесие.

Пересекая бесконечный холл отеля, я увидел торчащую из фонтана, странно уместную здесь и сейчас, хоккейную клюшку. Клюшка возвышалась над водой как перископ подводной лодки. Вдруг рядом с клюшкой всплыли две худосочные кишки. Приглядевшись, я понял – это были ноги Жана. Видимо мысль о свежем воздухе пришла и в его голову. Но Жан не дошел. Не смог преодолеть водную преграду. Я вынул его из фонтана. Жан был жив, но он не мог говорить. Он был невменяем. Жан мертвой хваткой сжимал в руках детскую пластмассовую хоккейную клюшку с надписью ЦСКА.

Я заглянул в фонтан. Но ни коньков, ни шлема, ни шайбы я не увидел. В фонтане, разевая рты, в немой истерике метались огромные карпы. Зазеркалье, подумалось…

Назавтра, к обеду, продолжая удерживать клюшку, Жан всё же вспомнил, что есть такая игра – «великорусский шайбный коххей». Затем Жан вспомнил, как его зовут.

Расспрашивать о подробностях того, что пережил французский документалист с момента своего исчезновения из бара до мгновения, когда я, спасая эту жизнь, вытащил его из фонтана с зеркальными карпами, мне не хотелось.

…Клюшку ЦСКА Жан, обнимая, увез домой, в Руан. Отчасти страшась, мы так и не выяснили, где и при каких обстоятельствах он её взял.

В послесловии подумалось, место действия: бар «Газ-Батюшка», отель «Четыре зимы», небольшой нефтеносный город, Россия.

Ноябрь 2008 г.

Андрей Ладога