«Новый Континент» Американский литературно-художественный альманах на русском языке
Актрисе Маргарите
Странно было находиться одетым в бассейне. Гудошников смотрел на «талантливую драматическую актрису» Маргариту N, которая стояла на краю пятиметровой вышки для прыжков в воду и вымученно делала вид, что ей страшно. Скульптурная фигура Марго была затянута в тесный алый купальник. Рядом с Маргаритой встал молодой человек в огромных радужных трусах. Шелестя пакетом, юноша жевал чипсы. Жеманно пугаясь, Марго в очередной раз заглянула в голубую бездну бассейна. Молодой человек надул пустой пакет из-под чипсов и гулко хлопнул им за спиной Марго. Изобразив кукольный ужас, Маргарита с детским визгом полетела вниз.
Оператор кивнул головой: «Снято!» Гудошников поморщился. В этом месте на экране появится слоган: «Удовольствие до визга! Чипсы от Мирона Сорокина». Сценарий ролика, не доверяя авторам рекламного агентства NEO, придумал сам заказчик, Мирон Сорокин. Кроме странного имени, заказчик имел седую лысину, расплывчатую неясную физиономию и обширный женственный зад. На некрасивом носу, стеснённо спрятавшимся между вислых щек угрожающе мерцало новенькое пенсне Лаврентия Берии. Как и все долларовые миллионеры, пожилой Мирон Сорокин был «свеж, умен и хорош собой».
Давая возможность рассмотреть себя, Марго медленно выбралась из бассейна. Сделать дубль? И еще раз взглянуть, как рожденная Венерой Марго выходит из воды?
Час назад, перед работой Гудошников пригласил Маргариту «на кофе», обсудить «планы на съемки жизни», но ему было отвечено:
– Я хоть и снимаюсь в дурацких роликах, но я – талантливая драматичная актриса, а ты всего лишь Гудошников, у тебя пока всё в рекламный гудок ушло, стань нормальным режиссёром, причем через букву «ё»!
– Через «ё»? – глуповато уточнил Гудошников.
– Именно! Все режиссёры делятся на три группы: единицы великих, это те, кто через «ё», просто режиссеры, через «е», имя им – легион, и ты – ремесленник от рекламы! Когда будешь через «ё», позвони мне, и мы обсудим планы на съемки жизни, ясно?
– Ясно…
Вспоминая этот разговор, Гудошников опять поморщился. Не «драматичная», а драматическая. Знание родного языка – это и есть любовь к родине. Но захолустность Марго с лихвой компенсировала её красота. Её бедра. Её грудь. Её…
Прервав анатомические грёзы Гудошникова, зазвонил сотовый телефон. Не к месту и не ко времени мог звонить только один человек, их студийный продюсер, энергичный и горячий Пирожков Колька.
– Чего тебе? – хмуро спросил Гудошников.
Марго кокетливо завернулась в огромное полотенце с надписью «Это я люблю!» и вопросительно посмотрела на Гудошникова.
– Есть новый проект, – низким заговорщическим голосом сообщил Пирог, – есть договоренность с каналом «Культура». Есть тема, короче.
– И? – Гудошников показал Марго на вышку и беззвучно прошептал: «Еще дубль»
Марго изобразила на своем красивом лице заинтересованность и, через секунду, усталость и скуку. На мгновение Гудошникову показалось, что Маргарита действительно хорошая актриса.
– …и я хочу, чтобы ты уже начал взрослую жизнь, – сказал Пирожков, – я хочу, чтобы ты перестал снимать дешевую рекламу и начал снимать дорогое мировое кино.
– И я этого хочу. О чем фильм?
– Нико Пиросмани! – в торопливой истерике задушено прокричал Пирожков. – Но нужна идея! Сформулируй. Один абзац. Два слова. Три предложения. Затем разовьем в сценарий. И режиссура, разумеется, твоя. Ура?
– Ура-то оно, конечно, ура, – Гудошникову внезапно захотелось еще раз посмотреть на влажные круглые ягодицы Марго, вылезающей из бассейна, – я подумаю и перезвоню тебе, – он отключился, не слушая фатальных финальных Пирожковых вскриков.
Картинно сбросив полотенце с роскошных плеч, Марго обреченно, но уверенно поднялась по лестнице на вышку для прыжков. Именно так королевы восходят на эшафот.
Уведёт мою Марго богатый Сорокин, печально думал Гудошников. Займется с ней любовью и бросит через пару дней. А утром, на тумбочке, перед кроватью Маргарита найдет перстень с бриллиантом. Или не менее дорогие серьги. Только в этой детали я, пожалуй, ошибусь. А потом она позвонит мне:
– Гудошников, спаси мою душу, честь, совесть и… что там еще осталось?
– Ум…
Затем она приедет. Я сварю кофе, а она будет нервно курить и делать вид, что плачет. Потом она всё расскажет мне. И это будет ужасно. Когда твоя красивая актриса рассказывает тебе о хромых своих любовных приключениях, это означает одно – она не переспит с тобой. Ты для неё жилетка для ритуального плача, режиссер дешевых рекламных роликов. «Режиссер» через «е», никто. И в заключение она картинно вскрикнет: «Я что, вокзальная шлюха? Серьги эти бриллиантовые мне совать, а?!» (Допустим, серьги.) Потом, возможно, Марго бросится мне на шею, а я, вероятно, отечески обниму её…
Всю неделю, сидя за монтажным столом и рассматривая в деталях «мою Марго» в её тесном алом купальнике, Гудошников, мучаясь, думал о Пиросмани. Где родился – неизвестно. Где умер – неизвестно. Где похоронен – неизвестно. Грузин. Сирота. Неудачник и нищеброд. Гордый попрошайка, расписывающий вывеску духана за тарелку харчо. Жил в подвалах. Вместо холстов использовал более дешёвую черную клеёнку. Тбилисский приятель Гудошникова, Зурико Думбадзе говорил: «Не всякий князь – грузин, но всякий грузин – князь!» Нико Пиросмани, верно, был исключением… Гудошников всегда сторонился неудачников, считая их «заразными». Интересно, а будь я его современником, презирал бы я Пиросмани или нет? Это был холодный, но честный вопрос, на который Гудошников не смог ответить. Или не хотел…
«Жираф» с «человечьими» глазами. «Кутеж князей». Духанщики. Пастухи. Авлабари. «Актриса Маргарита». Лимонады и воды Лагидзе. Дети. «Порт Батуми». Богатые натюрморты. Наверное, вечно голодный Нико с почтением относился к еде… Чему он радовался? Потертому пиджаку, что подарил ему старьевщик? Ночлегу в сухом и тёплом подвале? Веревке, которой можно перевязать прохудившийся сапог?
Ничего не придумав, ни по форме, ни по содержанию кино, Гудошников позвонил знакомому повару из арбатского ресторана, Роберту Иоселиани. Роберт говорил так:
– В нашей Грузии все родственники! Лично я родственник двум знаменитым режиссёрам! С Отаром Иоселиани у меня одна фамилия, а с Робертом Стуруа одно имя! Словом, мы родня!
Оба режиссёра, верно, были через «ё», думал Гудошников, Марго права, конечно, я не гений, а топорный ремесленник от рекламы. Гений что-то одно делает лучше всех, всё остальное он делает так себе, именно «во всём остальном» я и достиг совершенства.
– …Нико? Пиросмани? – закричал в трубку Роберт. – Генацвале, это не телефонный разговор! Приезжай, дорогой! Соберем друзей, всё тебе расскажем о нашем дорогом Пиросмани! За столом! С вином! С едой! С тостами! Приезжай!
И Гудошников, в неясных смутных желаниях, собравшись с духом, поехал на Арбат.
По дороге думал о том, что желать надо тщательно, точно, взвешенно. Я хочу снять гениальное кино по своему сценарию, а на самом деле хочу заработать деньги на этом кино, поменять машину и купить для Марго бриллиантовые серьги. А с помощью новой машины и бриллиантов, заработанных на кино, которое сниму по своему сценарию, произвести впечатление на Марго. И что же здесь главное, ведь это – разные желания?! Будешь мечтать о деньгах и сделаешь плохое кино. Будешь мечтать о девушке и не заработаешь денег, ведь совместить желания невозможно. Что-то будет главным.
Боже мой, как же сложно желать! А может быть, всё проще и все желания тщетны? И мудрость в том, чтобы вообще не желать? И Пиросмани в какой-то момент перестал желать и надеяться, он занимался своей живописью просто потому, что больше ничего не умел. В этом стальная воля Судьи-Судьбы, она не оставляет гению выбора. Гений вынужден выполнить свою миссию и такая мелочь, как неудавшаяся при жизни жизнь, его не остановит.
Гудошников застал Роберта во главе необъятного богатого стола, плотно заставленного блюдами. Лобио, чахохбили, харчо, сулугуни, хачапури по-аджарски, сациви, оджахури по-тбилисски, аджапсандали, чихиртма, хинкали, каурма из свинины, чашушули, сом по-имеретински – Гудошников мгновенно вспомнил все блюда грузинской кухни, что он знал. Между блюд теснились запотевшие бутылки и кувшины.
За столом сидела большая компания напряженно молчаливых, но широко улыбающихся кавказцев. Казалось, компания замерла в ожидании, как перед объективом требовательного, ещё трезвого фотографа. В зале ощущалось пряное предчувствие праздника и томление мясного духа.
– Кацо! – закричал Роберт, разряжая обстановку. – Собрал всех, кто знал тех, кто знал этих, кто был знаком с дедами тех, кто видел Нико Пиросмани! Всё тебе, дорогой, расскажем! А ты нас всех снимешь для своего кино! А на премьеру каждый из нас соберет всех своих родных и друзей! Всей Грузией поможем тебе!
Гудошников содрогнулся. Поужинаю и только, пить не буду, подумал он, напуганный масштабными, вероятно, государственными последствиями частного разговора с Робертом.
– Конечно, только поужинаешь! Но какой ужин без вина? Без тостов? Без компании?
– Роберт, я…
– Великие философы древности говорили о том, что важнее вкуса ничего нет на свете! И это правда! Так выпьем же за то, что бы мы до последнего своего мига чувствовали вкус мяса, работы, хлеба, кино, вина, книг и женщин! Ведь это и есть вкус жизни!
Нет, думал Гудошников, глядя как щедро льется «кровь винограда» в стакан, бессмысленно разгадывать три загадки: смерть, любовь и успех. Разве что написать на своей визитке слово «режиссер» через «ё»? Может быть, это поможет мне? А, кстати…
Гудошников торопливо достал свою визитку, силясь разглядеть, но его отвлекли, увлекая на другой конец бесконечного стола…
– Выпьем же за вкус жизни!
– Выпьем за вкус к жизни!
– Выпьем за…
– Выпьем…
– Да, всё именно так, – говорил кому-то Гудошников, обнимая этого кого-то за плечи, – худосочный альбом «Творчество Нико Пиросмани», фильм Сергея Параджанова «Арабески на тему Пиросмани» и песня на стихи Андрея Вознесенского «Миллион алых роз» – вот и всё, что я знаю о художнике.
– Всё расскажем, дорогой! Ничего не утаим! Давай выпьем! За нашего Нико!
– Великий Нико Пиросмани, якобы продал всё свое имущество, купил миллион алых роз и подарил их любимой женщине! Тут Пиросмани сделал маленькую ошибку! Своей личной возлюбленной гений подарил четное число роз! Но ведь так одаривают покойника на его праздничных поминках! Надо было купить один миллион и плюс ещё одну розу, чтобы было нечётное число! И возлюбленная гениального Нико, мигом пересчитав розы, конечно, отказала ему. Так выпьем же за то, чтобы не повторять ошибки великих, выпьем за то, чтобы мы смогли дарить нашим личным любимым миллион роз плюс ещё одну, заплатив за каждую розу по миллиону рублей!
Не могу поверить в то, что актриса Маргарита отказала ему, после того как Нико преподнес ей миллион роз. Ни одна женщина не устояла бы… Не любопытно, но всё же, если я продам квартиру и машину, хватит ли мне на миллион и ещё одну розу? Машина старая, так что – вряд ли… Хотя… Если оптом…
– Наши папы и мамы отмечали с нами Дни нашего рождения! Годик, пять лет, десять, пятнадцать, двадцать и так далее! Так выпьем же за то, чтобы наши мамы и папы поздравили нас с нашим семидесятилетием!
После третьего или наоборот девятого стакана вина Гудошников, надежнее подперев голову уже двумя руками, осторожно осмотрел стол, который незаметно «прирос» ещё одним заметным столом, осмотрел странно знакомых ему людей, что с чудесным акцентом слаженно пели по-русски «Такой лазурный небосвод сияет только над тобой, Тбилиси мой любимый и родной!..» и попытался вспомнить повод… А я-то как сюда попал? И что мы здесь празднуем? И где моя Марго? А твоя Марго сейчас, вероятно, с этим Сорокиным Мироном. Ясное дело, Сорокин ей на хвосте принес новые бриллиантовые серьги. Все мужчины, как и режиссёры, делятся на три категории. Одни могут дарить бриллиантовые серьги своим «личным возлюбленным», другие нет. А в третьей категории я – Гудошников, «топорный ремесленник от рекламы». Всё правильно. Лучше синица в руках, чем журавль в небе. Но практичные девушки предпочитают журавля в руках. А Марго была практичной девушкой, у этой брюнетки была светлая голова.
– Стань, генацвале, режиссёром! Через «ё»! Другой не сможет снять кино про Нико!
– Я попытаюсь!
– Выпьём! Через «ё»!
Стараясь понять, где именно он находится, Гудошников, сосредоточился, прислушиваясь… Арбат? Стромынка? Это грузинский ресторан? Но они сейчас по всей Москве. «Духан имени Нико Пиросмани»?! Я что… в Тбилиси?! Как?!
– …а в Сан-Франциско я услышал такой тост…
Гудошников похолодел. Сан-Франциско? США?!
– …великий поэт Александр Пушкин никогда не дрался с великим писателем Николаем Гоголем, потому что один творил в стихах, а другой – в прозе! Так выпьем же за то, чтобы мы творили каждый в своем деле, не мешали друг другу, и никогда не били бы друг друга по физиономиям!
Кто-то рисовал на салфетке ветвистые «родовые деревья», наглядно демонстрируя Гудошникову свои родственные связи с Нико Пиросмани. «Еще мой прадед рассказывал моему деду, а тот пересказывал моему отцу, а я рассказываю тебе, дорогой…». Кто-то рассказывал о таинственной коллекции тайных клеёнок-полотен Нико Пиросмани: «Я произвел скрытую съемку, но там было темно!». Кто-то говорил о внебрачных детях Пиросмани: «Лично я был знаком с человеком, который знал его незаконного правнука». Ничего не понимая, Гудошников на всякий случай кивал направо и налево…
– Жизнь состоит не только из радости и счастья, иногда бывают и мрачные моменты. Так выпьем же за то, чтобы наша жизнь была крепка, как прочный стол, который бы ломился от яств, чтобы жизнь наша была чиста, как эта хрустящая скатерть на нашем праздничном столе, а самым чёрным в нашей жизни была бы черная икра!
Я знаю, в чем смысл жизни, думал Гудошников, более того, я знаю, в чем смысл смерти, но я не знаю, для кого я? Но ничего! Нико Пиросмани спасет меня, и, делая фильм о нем, я отвечу и на этот вопрос. С другой стороны, с чего я взял, что кто-то поможет мне? Нет, надо самому, ножками-ножками…
– Часто мы путешествуем на самолетах, кораблях и поездах дальнего следования, и часто в пути дальнего следования на наших самолетах, поездах и кораблях нам не хватает интересной книги или фильма. Так выпьем же за то, чтобы в наших путешествиях судьба посылала нам мудрого попутчика, а ещё лучше – красивую попутчицу, которая бы заменила и интересную книгу, и интересный фильм!
На слове «фильм» Роберт Иоселиани водрузил на стол огромное блюдо с упоительно ароматными, дымящимися шашлыками. Именно в этот момент Гудошникова почти трезво осенило! Таким и должен быть фильм о Нико Пиросмани. Шампур длинного грузинского тоста и нанизанные на этот прочный смысл, сочащиеся соком, куски мифической жизни и настоящего творчества Пиросмани! И в роли актрисы Маргариты я сниму актрису Маргариту. А в роли Нико Пиросмани я сниму себя. Я научусь смешивать краски и натягивать холсты, я брошу кино и займусь живописью!
Внезапно он вспомнил, гений не имеет привилегию выбора, и если у тебя есть выбор, то ты не гений…
Это были почти трезвые мысли, и Гудошникову показалось, что он почти в сознании. Почти режиссёр, почти любовь, почти жизнь… Потом он почувствовал, как его взяли на руки и бережно положили на какой-то диван. И диван почему-то поехал. Рядом с диваном были окна, полные ночи и движущихся огней. Сан-Франциско? Тбилиси? Москва?
Ему было всё равно…
«Обычные» мы выгадываем себе крохотный кусочек даже не счастья, но хотя бы благополучия, и Пиросмани, верно, хотел этого же, но вынужден был заниматься только своим грошовым ремеслом. Выписывая кутежи, пейзажи, натюрморты и портреты, он, вероятно, забывался работой, на краткие мгновения, но забывал о своей никчемности, в труде была надежда его, радость и утешение. О дальнейшем позаботилась смерть, превратив ремесло неудачника в искусство гения. Проиграв свою короткую жизни, Нико смог выиграть у Вечности, и жизнь его после смерти стала судьбой.
Гудошников заплакал от жалости к Пиросмани, а может быть к себе, и очнулся от телефонного звонка. Он был дома, в своей постели. За окном сеял настоящий дождь, первый весенний дождь в апреле. Истерично звонил телефон. Стыдясь себя, Гудошников торопливо вытер одеялом заплаканное лицо. Снимая трубку телефона, он с удивлением и радостью отметил, что похмелья не было, что голова его была ясная, свежая, всё помнящая о Пиросмани.
– На проводе…
– Эта плешивая сволочь, этот Мирон Сорокин меня бросил, – с ледяным страшным спокойствием произнесла Марго, – как шлюхе вокзальной оставил мне бриллиантовые серьги и бросил! Здравствуй, кстати… К тебе можно?
Сорокин Мирон опередил меня, и да, я не ошибся – серьги. И нет, вокзальным шлюхам бриллианты не оставляют…
– Нет, ко мне нельзя, – не подумав, сказал Гудошников, – я занят. Здравствуй.
Он отключил телефон, завернулся в одеяло и закрыл глаза.
В роли актрисы Маргариты я не буду снимать актрису Маргариту. И сам сниматься не буду. У гения нет выбора. Посплю ещё немного, потом сварю кофе, буду слушать джаз Гии Канчели и под Канчели запишу идею фильма о Нико Пиросмани, и всё наладится, и самым черным в моей жизни будет только чёрная икра. Я обязательно разгадаю все загадки великого Нико, но я сохраню его тайну.
Уже уснув, он попытался вспомнить, как именно было написано слово «режиссер» на его визитке? Через «ё» или через «е»? Рядовая «е» или гениальная «ё»? В ресторане, в бесконечной круговерти тостов, объятий и разговоров он так и не смог это уточнить. И сейчас просыпаться было блаженно лень…
Андрей Ладога
Москва – Тбилиси? – Сан-Франциско? – Москва, 7 апреля 2017 г.
Для иллюстрации использованы картины Нико Пиросмани.