Александр Бунин | В ожидании Нового года

ДРУГИЕ ВРЕМЕНА

Вот и прошла новогодняя ночь. Прошла, как и ожидалось. Без особых сюрпризов и отклонений от неизвестной никому нормы. А вот раньше…

Как же мы ждали Нового года в юности! До боли, до дрожи в молодом ещё теле.

Свободных от предыдущего поколения квартир тогда было несоизмеримо меньше, а всяко-разных плотских желаний несоизмеримо больше.

Волноваться начинали числа с 15-го. Телефонизм не умолкал, обрастая легендами…

И вдруг… Сигнал: «Есть флэт. Перенса свинчивают». Йес. Как говорится.

На вешалке оживлённо.

Девочки рубят ведро салата из подручных средств, а мальчики рассупонивают рюкзак с напитками, любовно оглаживая каждую бутылку, чтоб хоть чем-то занять себя в нетерпении.

И это был праздник. Праздник души, тела и запрещённых надежд. Не из-за ёлки, перевода стрелок или обязательного шампанского. Нет. Это была возможность провести с девочками целую ночь (!) при нетвёрдом освещении.

Для неумелых и робких поцелуев использовались каждая секунда и каждый сантиметр жилой полезной/бесполезной площади. Скорее, скорее, скоро придут, ведь второго всем на работу. Страна тогда была бедная, надо было работать, не то что теперь….

И вот звучит опасливый крик очаровательной Леночки Лурье : «Папа приехал! Он вырыл топор войны!». Папа-академик и не думал ничего вырывать, а был пьяно-добрым.

Мы смущённо здоровались, надевали свои кацавейки и двигали в утреннюю мглу. Праздник кончился. Но мы ещё долго помнили эту ночь. В ожидании следующей.

ДОКОЛЕ?

Друг мой Митька угодил в деревенскую больницу по пустячному поводу. Супруга дражайшая Софья (мать их!) таким изощрённым способом решила прервать его алкогольный праздник-марафон в честь окончания сезона дождей на острове Боракай.

Понаехавшие неспешные скорые эскулапы исхитрились померить митькино слегка кровяное давление и у них появились веские основания для выполнения своих служебных обязанностей.

Объёмное туловище моего личного скульптора было поэтапно загружено в тряское авто типа «буханка», внутри которого болталось много жизненно важных цветных проводочков неизвестного врачам назначения. Не забранное многочисленное семейство приступило к ликвидации последствий аварии.

Не желая оставлять друга в нежных объятьях врачей-убийц, я поспешил нанести утренний визит в человеческую лечебницу от болезней. С гостинцами. Без всякой на то помощи профсоюзов с их вялыми апельсинками и шершавыми трёшниками.

Отделение кардиологии блистало Ихтиандром. Стеклянный куб-курилка был заполнен жаждущими и страждущими. Больная дама, со следами корсиканских страстей на лице, впитавшая нелюбовь к медицине с девичьим «Розовым крепким», бурно выражала малое довольство преждевременной выпиской из стационара: «А чё он, бля, козёл старый! Пьяная я, пьяная я у него! А чего я выпила-та? Чекушку и три стакана красного! А уже обед!»

Строгость врача, безусловно, была чрезмерной. Чекушка и три стакана красного — не доза для санкций.

В углу курилки ветеранно сидел дедок цвета спелой марихуаны и часто курил папиросы, пользуясь палочками с серными головками. Утончённо сплёвывая в напольное ведро, он с грустью говорил вниз одну и ту же фразу: «Ни фига врачи в моей болезни не понимают.» Действительно, сложно устроен человек. Сложно. Как тут поймёшь.

По коридору женщина в бывшем белом халате катила тележку с корытом, на котором расплывчато виднелась надпись «Первое блюдо». Очевидно, где-то рядом притаилось и «Второе». И, небось, компот. Из отчаявшихся сука-фруктов. Она ежесекундно поправляла сползающие штапельные чулки древесного цвета и миловидные боты со сломанными навсегда «молниями», внимательно следя за осанкой и шустрой игрой питательной жижи, приписанной к пищеблоку.

У морщинистой стены бравая медсестрёнка вымогала у отставного сердечника мзду, используя ручейковый голос и для верности обнажив левый лифчик с помещённый туда грудью. Денежный перевод был осуществлён своевременно, без использования ненадёжных пластиковых карт. Клиент получил дополнительный укол внутрь мышцы, а девушка небольшие деньги для приобретения предметов любой необходимости. Беги, Forex, беги!Я сдал Митьку обратно в элитную 9-местную палату, а сам двинул прочь из медицины.На автостоянке чья-то смуглая щетинистая рука вывалила окурки из пепельницы прямо на мостовую. Вокруг стало ещё менее нарядно, но без этого изящного жеста доброй воли картина дня была бы незавершённой.В связи с пережитым возникает вполне естественно-болезненный вопрос : «Доколе?». Доколе мы всё это будем терпеть? Доколе мы будем позволять так издеваться над собой западному миру? Доколе?

ПОЛИГЛОТ

Современные итальянцы почему-то слабо интересуются зарубежными (для них) языками и наречиями.

Угодил я как-то на нервной почве в небольшой чистенький (до меня) городок под уютным названием Анцио, где, по преданию, венчался крепкий хозяйственник партайгеноссе Калигула.

Зашёл в окрестность и, как водится, — в ресторан(чик). Народу мало, а еды много, поскольку жестокая итальянская общественность несколько раньше доброй советской позволила своим гражданам извлекать прибавочную стоимость путём введения частной собственности на орудия труда и средства производства.

Засел чинно-благородно у оконца, шляпу снял и жду, никогда не забывая, что я (для себя) за границей. Во время ожидания увидел обстоятельства: пара местных гнедых с нешутейным аппетитом алчно поглощала иссиня-фиолетовый репчатый лук, нарезанный тонкими окружностями очень большого радиуса действия. Прямо 2х3,14хR какой-то. Буквально.

Захотелось и мне сией деликатной пищи. В не менее геометрической прогрессии. Обнаруживается мой обслуживающий персонал с улыбкой племяша из дальнего пригорода, и я начинаю делать заказ на поставку еды к моему столу.

Со всеми блюдами управился довольно ловко (для него), а вот с луком никак. Этого красивого лука не было не только в меню, но и в припасённом мною разговорнике. А и правильно: неча с недревними латинами о жратве трещать вместо чего-нибудь возвышенного. А луку по-прежнему хочется, но тыкать пальцами в тарелки коренного населения национальная (для меня) культура не велит.

Извелись мы обои: я и по-русски, и по-немецки, и по-ненецки, и по-английски продукт величал, и показывал девичьи слёзы, щеголяя пословицей про тепло одетого деда, и осуществлял рубящие действия голодной ладонью — нет консенсуса. Никак нет.

Но голь на выдумки-то… И я заорал : «Джанни Родари, твою мать! Антонио х…ов! Чиполлино! Клуб весёлых человечков!»

И работник общепита, ставший мне уже почти родным, заржал в голос, жадно стукнул себя в лобовую кость, извинился лицом и руками, и незамедлительно приволок мне искомое ожидаемое.

И я вволю отобедал. И я вышел на улицу. И меня провожали все официанты и повара…

Но во всей округе итальянцы всё ещё понимали только по-итальянски, продолжая кружить на своих маленьких юрких автомобильчиках незарубежного (для них) производства, по-прежнему слабо интересуясь зарубежными (для них) языками и наречиями.

Александр Бунин