Михаил Лемхин | Обзор DVD № 41

Andrei Rublev. A film by Andrei Tarkovsky. 1966. Blu-Ray. Criterion Collection. («Андрей Рублёв» – режиссёр Андрей Тарковский). На русском языке с убирающимися английскими субтитрами. Два диска.

Это была идея Василия Ливанова сделать фильм об Андрее Рублёве. Он предложил своим приятелям, Андрону Михалкову-Кончаловскому и Андрею Тарковскому, написать втроём сценарий. Ливанов, к этому времени снявшийся уже в нескольких фильмах, полагал, что будет играть Рублёва. Сценарий они договорились писать, как только Ливанов вернётся со съёмок фильма (кажется, это была картина «Коллеги» по роману Аксёнова). Но Тарковский и Михалков-Кончаловский не стали дожидаться Ливанова и написали сценарий «Страсти по Андрею» вдвоём.

В апреле 1964 года этот сценарий был опубликован в журнале «Искусство кино» (№ 4-5).

И всё зависло. Без отмашки начальства нельзя было запустить фильм в производство.

А начальство молчало.

Тарковский ходил по всем доступным кабинетам, наконец, его вызвали телеграммой – телефона у Тарковского не было – в ЦК.

Вот рассказ друга Тарковского драматурга Александра Мишарина (Мишарин работал с Тарковским над сценарием «Зеркала»).

«На следующий день мы ждали его с Ирой (Ирина Рауш – первая жена Тарковского – М.Л.), поминутно глядя на часы… Наконец хлопнула дверь… Андрей стоял на пороге.

– Ну?!

– Сейчас, сейчас… только разденусь…

Уселись, как всегда, на кухне. Я достал бутылку водки. Разлили, молча выпили.

– Эти сволочи… Эти… – Андрей сквозь зубы бросил ругательное слово о «бонзах». – Ни один в ЦК не говорил ни обо мне, ни о «Рублеве»! А я-то ждал!

– Ну а Куницын* что… Он-то что сказал?

– Хороший мужик! Стоящий! Андрей был явно на подъеме, весь в надеждах.

– О чем мы с ним сегодня только не говорили. И o Достоевском… И о Сибири – он ведь оттуда. И о Василии Васильевиче Розанове. Он такой образованный человек оказывается…

– Ну а конкретно что… Что обещал?

Андрей замолчал, словно вспоминая, а чем же кончился разговор. Потом, словно издалека, посмотрел на нас и изрек:

– Просил две недели. Будет говорить сам. С секретарем ЦК.

– С Ильичевым?**

– Наверно, – не очень уверенно ответил Тарковский. – А с кем же еще?

Да, от Ильичева хорошего чего-либо ждать не приходилось!»

Прошло еще недели две – молчание. На осторожные звонки Тарковского в ЦК – ни ответа, ни привета. Куницын не брал трубку.

«Да Ильичев есть Ильичев!» – говорили мы друг другу.

Неожиданно Андрея вызвали к директору «Мосфильма». Он пробыл на студии до позднего вечера. Когда вернулся – на нем лица не было.

– Приказ о запуске «Рублева» в производство… подписан. Сегодня же… при мне!

Мы втроем чуть ли не в пляс пустились. Откуда-то появилась бутылка. Перебивая друг друга, сразу же начали расспросы: «А кто будет играть Андрея Рублева?! Ну, Дурочку, конечно, Ирка… Кто оператор? Кто художник?» и т. д. и т. п.

Когда на следующий день Тарковский дозвонился до Г. И. Куницына со словами благодарности, тот отчужденно, без эмоций ответил:

– Леонид Федорович посчитал нужным поддержать мнение отдела культуры…

И на долгое время они с Андреем перестали общаться.

Только через многие годы, давно уже отставленный из ЦК профессор Г.И. Куницын, ставший чуть ли не диссидентом, рассказал нам в ЦДЛ, как прошел их тогдашний разговор с Л.Ф. Ильичевым.

– Он долго-долго мялся, уходил в другие вопросы, но я снова и снова возвращался к «Рублеву», – рассказывал разгоряченный Георгий Иванович. – Наконец Леонид Федорович вдруг чуть ли не вспылил на меня: «А почему какой-то еврей должен снимать фильм про великого… величайшего русского художника?» Он аж побагровел… А я растерялся и только развел руками: «А откуда вы взяли, что Тарковский – еврей?» – «Да мне многие кинематографисты говорили!» И он назвал несколько довольно уважаемых фамилий… Ну, я тут вскочил, начал чуть ли не орать на него: «Да он русский! Понимаете, русский… Я как коммунист вам говорю – русский!»

– Да? Вы проверяли? – теперь уже опешил секретарь ЦК.

– Сказано вам – русский!

Ильичев замолчал, не зная, на что решиться. А потом, искоса глянув на меня, спросил: «А когда фильм-то выйдет, если сейчас запустить?»

– Ну… году в шестьдесят шестом. Не раньше…

Лицо Леонида Федоровича просияло: «Ах, в шестьдесят шестом! Тогда пусть запускают…» И он махнул рукой. Его уже к этому году давно забудут в ЦК… Он сам уже чувствовал, что сидеть ему в своем кресле оставалось несколько месяцев… ***

Так странно и очень по-советски решилась судьба запуска сценария “Андрея Рублева”…»

Первый кадр «Рублёва» был снят 14-15 апреля 1965 года. Но ещё до того, как первый кадр был снят, у картины возникли серьёзные проблемы с бюджетом. Директор картины Тамара Огородникова рассказывает: «Картина требовала больших денег, которых у нас не было. Первую смету мы составили на 1 600 000 рублей, потом на 1 400 000, потом сократили ещё на 200 000». В конце концов, компромисс был достигнут: Тарковский согласился выбросить Куликовскую битву, с которой по оригинальному замыслу должен был начинаться фильм».

В бюджет, впрочем, всё равно не уложились, но не это стало причиной злоключений картины.

Конечно, начальство смущала непривычная фактура изображения, замедленный ритм, длинное дыхание, но главные претензии к фильму были, как отметила Майя Туровская, «не вкусовые, а идеологические». Тарковского обвиняли в «очернении» русской истории: «Оппоненты Тарковского упрекали фильм за недостаток оптимизма, недостаток гуманизма, недостаточный показ сопротивления татарскому игу /…/, за избыток жестокости, избыток наготы».

Ожесточение, которое вызывала у начальства картина Тарковского (как и все другие его работы) – в общем-то, объяснимо. На самом деле не столько об оптимизме и гуманизме заботились советско-партийные бонзы, сколько о подконтрольности мысли и сознания, и они понимали, спинным мозгом или чем там ещё, чувствовали, что Тарковский просто не в состоянии отказаться от своего видения вне зависимости от того, будет ли начальник благосклонно кивать или кричать, наливаясь кровью и брызжа слюной.

Съёмки закончились в ноябре 1965 года, акт приёмки фильма – с “монтажными поправками” – подписан 25 августа 1966 года. В этом первом варианте фильма было 5642 метра. Студия настаивала на сокращении “длиннот” и устранении “натуралистических” сцен. В результате Тарковский сделал 37 поправок и сократил картину на 390 метров.

Но начальство требовало ещё и ещё “монтажных уточнений”. Тарковский отбивался как мог. Время шло, и казалось, что всякий чиновник, так или иначе соприкасающийся с кинематографом, просто долгом считает присоединить своё слово к возмущённому хору. При этом градус возмущения нарастал.

31 мая 1967 года на заседании художественного совета “Мосфильма”, директор студии В. Сурин зачитал удивительный документ “Запись из выступления на собрании работников “Правды” и на Идеологической комиссии”. Вот несколько цитат из этого документа (цитирую по книге Виктора Филимонова “Андрей Тарковский. Сны и явь о доме”:

“Фильм резко критикуют в партийных и общественных кругах столицы”, высказывая “резкое неприятие его антиисторической концепции”. “Фильм унижает достоинство русского человека, превращает его в дикаря, чуть ли не в животное”. “В фильме нет Рублёва-художника, не показаны условия, которыми был порождён его гений, но показаны обстоятельства, которые противодействовали его появлению. Рублёв в фильме – фигура условная. Он выступает в качестве символического художника вообще, его творчество не показано; и сделано это было в силу желания автора фильма наделить художника особой ролью в жизни общества. Его окружают духовно, морально и физически искалеченные люди. Лишь он один (гений) остаётся чистым и незапятнанным, способным выносить приговор всему, что его окружает, и безошибочно судить обо всех процессах и всех явлениях народной жизни. Но это ложная идея, и эта идея родилась не в XV, а в XX веке, в современном буржуазном обществе. Такая непрояснённая во многом, ошибочная концепция фильма ведёт к тому, что фильм оказывается неприемлемым, ибо работает против нас, против нашего народа и его истории, против партийной политики в области искусства. Идейная порочность фильма не вызывает сомнений”.

Надо сказать, что в неприятии картины чиновники нашли неожиданную поддержку и среди некоторой части тех, кого нельзя было назвать друзьями власти.

«Поразила меня картина мрака, грязи, ущербности и жестокости, которую он рисует. В такой жизни явление Рублёва было бы невозможно и бессмысленно. А ведь это была эпоха великих художников и святых: откуда же они взялись?» – так сформулировал свои претензии к фильму Игорь Шафаревич****, математик, член-корреспондент Академии наук СССР, диссидент, подготовивший вместе с Солженицыным публицистический сборник «Из-под глыб».

А вот и сам Александр Исаевич:

«За два последних десятилетия это уже целое течение в советском искусстве: осмелиться на критику режима не прямо, а дальним-предальним крюком, через глубину русской истории, или самовольной интерпретацией русской классической литературы: подать её тенденциозно, с акцентами, перераспределением пропорций, даже прямым искажением, но тем самым более выпукло намекнуть на сегодняшнюю действительность. Такой приём не только нельзя назвать достойным, уважительным к предшествующей истории и предшествующей литературе. Такой приём порочен и по внутреннему смыслу искусства”. Солженицын написал это в 1983 году, а в 1995 дополнил: «С тех пор А. Тарковский неоднократно отрицал, что в фильме “Андрей Рублёв” он хотел критиковать советскую действительность эзоповым языком. «Я отметаю совершенно это объяснение моей картины».

Но такое объяснение было сделано мною в наилучшем предположении для Тарковского: что он – фрондёр, который, однако, в приёме аналогии, неосторожно обращается с русской историей. Если же, как говорит Тарковский: «Я никогда не стремился быть актуальным, говорить о каких-то вещах, которые вокруг меня происходят», – то, стало быть, он и всерьёз пошёл по этому общему, проторенному, безопасному пути высмеивания и унижения русской истории /…/”

Читать это грустно.

***

В своей книге “7 ½ или Фильмы Андрея Тарковского” Майя Туровская рассказывает, что существовало три варианта монтажа. Первый – “Страсти по Андрею” был показан на студии. Из этого первого варианта Тарковский “по замечаниям сразу сократил почти 400 метров (не из сговорчивости, разумеется): в первом варианте было 5642 метра, во втором – уже 5250. На следующие 174 метра (длина прокатной копии 5067 метров) ушло несколько лет. Ни на какие уступки Тарковский не пошёл и сделал монтажные поправки и сокращения только там, где считал нужным, хотя кинематографическое начальство продолжало почти до самого выхода фильма на экраны требовать новых сокращений.

“Опять поправки по “Рублёву”. Сил уже нет”, – записал Тарковский в своём дневнике 24 апреля 1971 года. Советские зрители ещё не видели “Андрея Рублёва”, но для остального мира фильм уже существовал.

Заявляя, что фильм “работает против нас, против нашего народа и его истории, против партийной политики в области искусства” те же чиновники продали “Андрея Рублёва” зарубежным прокатчикам. Французский прокатчик показал его на Каннском фестивале 1969 года. “Рублёв” не мог участвовать в конкурсе, но получил приз – один из важнейших призов фестиваля, присуждаемый картинам, показанным в рамках киносмотра вне зависимости от их участия в конкурсе – приз Международной федерации кинопрессы (ФИПРЕССИ).

***

В нынешнем издании Criterion Collection представлены два варианта фильма – первоначальный 205 минутный и третий, окончательный 183 минутный вариант.

На дисках вы также найдёте студенческую короткометражку Тарковского “Каток и скрипка” и множество дополнительных материалов.

* Георгий Куницын (1922-1996) – заместитель начальника отдела культуры ЦК, с декабря 1962 года курирующий кинематограф. В значительной степени благодаря Куницыну стало возможно поставить такие фильмы, как “Берегись автомобиля”, “Обыкновенный фашизм”, “Айболит 66”, “Посторонним вход воспрещён”, “Крылья”, “Председатель”.

Режиссёр А. В. Гордон (шурин Андрея Тарковского) в книге «Не утоливший жажды» пишет: «С некоторой оговоркой можно сказать: не было бы Куницына, не было бы и „Андрея Рублева“. Или шире: не было бы в то „оттепельное“ время людей, подобных Георгию Ивановичу, нашему кино пришлось бы совсем плохо. Недаром Андрей называл его ангелом-хранителем».

** Л.Ф. Ильичёв (1906-1990) в период, о котором идёт речь, председатель Идеологической комиссии ЦК КПСС.

*** Действительно, сидеть Ильичёву в этом кресле оставалось недолго. Он пересел в кресло заместителя министра иностранных дел.

**** Игорь Шафаревич – так же автор печально знаменитой антисемитской книги «Русофобия»

———————————————————

Имеющиеся в продаже книги Михаила Лемхина

Вернуться никуда нельзя

Разговоры о кино, фотографии, живописи и театре.

Предисловие Наума Клеймана.

Издательство «Читатель», Санкт-Петербург, 2012, 480 стр.

Книге присуждён диплом Гильдии кинокритиков и киноведов России.

Цена книги $ 30 (стоимость пересылки внутри США включена).

*******

“Фотограф щёлкает, и птичка вылетает”

Предисловие Вяч. Вс. Иванова, послесловие Юрия Левинга.

Совместное издания «Американского фонда Булата Окуджавы» (Лос-Анджелес) и и-ва «Читатель» (СПб), 2015.

Книга форматом 8,5 на 8,5 дюйма, 78 страниц.

Цена книги $ 35 (стоимость пересылки внутри США включена).

Желающий приобрести книги отправляйте чеки по адресу:

Mikhail Lemkhin 1811 38 Ave., San Francisco, CA 94122

(Не забудьте указать обратный адрес, а так же хотите ли вы, чтобы автор подписал вам книгу).