Лола ЗВОНАРЁВА, Лидия КУДРЯВЦЕВА | Alexeieff из рода Алексеевых

О великом русском художнике и аниматоре Александре Алексееве (1901, Казань – 1982, Париж). Глава об американском периоде жизни.

 АЛЕКСЕЕВ В США.
Жизнь в Нью-Йорке и Маунт Верноне

Не дожидаясь оккупации Парижа гитлеровскими войсками, Алексеев покидает ставший почти родным за неполных двадцать лет город. Художник так объяснил своё решение уехать из Франции удивлённой дочери: «Скоро Париж окажется в руках немцев. Я боюсь, что они придут за мной и заставят делать для них пропагандистские фильмы. Мы должны немедленно собирать вещи и уезжать».

В пять часов утра 13 июня 1940 года они торопливо в гараже скатывали спальные мешки и засовывали их за задние сиденья старенького «фордика», принадлежащего Клер. На заднее сиденье укладывались корзины и ящики с едой, свечами, батарейками, спичками, аспирином и два вместительных кожаных чемодана, которыми снабдил его Луи Вюиттон, поклонник таланта и продюсер Алексеева, владелец модных магазинов по продаже именно дорожных чемоданов и сумок (чья фамилия как бренд сохраняется в названиях магазинов до сих пор).

В машине их разместилось семеро: Алексеев, его жена Александра Гриневская, их дочь, шестнадцатилетняя Светлана, Клер и Этьен Райк, давно уже ставшие частью семьи, – этакий «цирк», как они шутливо сами себя прозвали, оценивая непростую семейную ситуацию. Для Этьена Райка (1908-1974), художника и заядлого коллекционера, в силу его национальности пребывание в оккупированном городе было особенно опасно. Пустились в путешествие и любимец Светланы длиннохвостый попугай Коко, которого она осторожно прятала под кофтой, и пудель Джерико, расположившийся под ногами у художника. Не менее тревожно оставаться на захваченной фашистами территории было и для Клер, дедушка которой носил еврейскую фамилию Шлезингер.

Роль водителя досталась Клер, опытной путешественнице. Она справлялась с нею не без труда: грузовики и легковушки еле-еле ползли среди толпы пеших беженцев с севера Франции и Бельгии, цыган и нищих с повозками, нагруженными каким-то пёстрым скарбом. Метались в поисках еды потерявшие хозяев лошади, свиньи и даже куры. В роли лоцмана в людском море выступал Алексеев – он водрузился на пассажирское сидение рядом с Клер и, держа на коленях карту, направлял на неё крошечный фонарик.

Покинув Париж и проведя три дня в небольшом городке они на месяц обосновались в деревушке Гросрувр, неподалёку от Пуатье. Даже сюда доносился грохот выстрелов и бомбёжек: итальянские самолёты бомбили толпы беженцев, скопившихся на французских дорогах. Алексееву неожиданно для себя погрузился в далёкую от него крестьянскую жизнь: вместе с Этьеном он помогал фермеру в поле, пока его жена и Клер собирали овощи, кормили кур, чистили конюшни, участвовали в приготовлении пищи.

Добросердечный крестьянин по фамилии Массе поселил своих постояльцев в одном из сараев, превращённом в конюшню. Сюда вместе с сыном они принесли охапки свежего сена, бросив их неподалёку от лошадей. На колючей соломе теперь нередко сидели, устроившись по-турецки в уютный кружок, и слушали новости по маленькому радиоприёмнику. Сам хозяин жил с семьей в длинной, приземистой каменной доме, окружённой большим двором, заставленным стогами сена. По двору бегала заливисто лающая собака, а перед постоянно открытыми воротами в роли строгих стражей стояли многолетние деревья. На кухне, за массивным деревянным столом гостям предлагалось нехитрое угощенье: мужчинам – коньяк, а детям – тёплое молоко с конфетами.

Внимательный к физиономике Алексеев обратил внимание на характерную внешность гостеприимного фермера и членов его семьи – продолговатые лица, чувственные рты и оливкового оттенка кожа: «…мавры, вторгшиеся во Францию с территории Испании, дошли до самой Луары!».

Через месяц немецкие подразделения СС приблизились к соседней деревне, им противостояла расположившаяся в соседнем лесу сенегальская дивизия – высокие чернокожие африканцы. Зная о полной житейской беспомощности Этьена, Алексеев посчитал своим долгом помочь ему бежать. Тёплой июльской ночью, рискуя жизнью, он переправил на лодке велосипед и рюкзак Райка, плывущего беззвучно рядом в темноте, на другую сторону Луары, где французская территория была ещё свободна от немцев. Через Пиренеи Этьену предстояло перебраться в Испанию, потом через Португалию – в Северную Африку, где он вступит в свободную французскую армию.

Вскоре и семья Алексеевых покинула ферму, своё убежище, отправившись в американское консульство в Бордо за визами. Визы в США Алексеев с женой и дочкой успели получить за несколько дней до того, как немецкие войска вошли в город. У Гриневской – царский российский паспорт: её увезли из Петербурга в Париж в двухлетнем возрасте, она считалась белоэмигранткой, Светлана вписана в этот старый документ, и в нём теперь поставлена американская печать. У Алексеева – нансеновский паспорт, введённый для защиты политэмигрантов в Европе. Американские визы вся семья ждала с нетерпением, а получив, отметила бутылкой шампанского. Кроме того, в Биаррице, где они проведут неделю до отъезда в США, сластёны Александр Александрович с дочкой могли полакомиться горячим шоколадом со взбитыми сливками, пропавшим в Париже ещё год назад.

Получение американских виз оказалось делом несложным: помог Блэр Баттерфорт – муж Вирджинии, родной сестры американки Клер, считавшийся правой рукой генерала Дж. Маршалла, тогдашнего начальника штаба армии США, о чем осведомлен был консул. Клер продала свой разбитый форд, чемоданы перепаковали. В США решили ехать через Португалию: немцы заняли уже весь юг Франции до испанской границы. Алексеевы с Клер отправились из Биаррица в Лиссабон на поезде, куда они приехали поздно ночью. В этом приморском городе дружный семейный «цирк» окончательно распался: его глава-художник и преданная ему Клер, вместе с любимым пуделем, пересели на пассажирское судно «СС Эксохорд», ожидавшее пассажиров в порту. Во время девятидневного плавания они познакомились с Марией Джолас, женой известного поэта Юджина Джоласа, друга Джеймса Джойса, их маленькими дочерями Бетси и Тиной; в Америке Джоласы станут для них многолетней поддержкой, поистине родными людьми. А Гриневская с дочерью задержались в Лиссабоне ещё на месяц: в ожидании следующего пассажирского судна «Экскамбион».

27 сентября Алексеева и Клер в Нью-Йорке на пирсе встречала мать Клер, прибывшая в порт на собственном автомобиле с шофером. Энергичная миссис Паркер, дама пуританских взглядов, немедленно заявила растерявшемуся художнику: ему придётся сделать выбор между женой и её дочерью, иначе она не сможет принимать его в своём доме. Номер в гостинице «Леннокс» для него зарезервирован. Алексеев, влюблённый в Клер, но не торопившийся принимать окончательное решение и расставаться с Александрой Гриневской, к которой был всерьёз привязан, вынужденно согласился.

2 октября, размахивая большим красным носовым платком, он встречал в порту жену и дочь. На такси все отправились с западной стороны Манхэттена на северо-восток Нью-Йорка в небольшой кирпичный дом за блестящей чёрной оградой к арт-директору журнала «Harper’s Bazaar» Алексею Бродовичу, близкому другу Алексеева по Парижу, уехавшему из Франции с женой Ниной и сыном Никитой тринадцать лет назад. В их тёплом доме Гриневской предстояло, как оказалось, жить лишь вдвоём с дочерью. Художник, торопившийся поскорее вернуться к любимой Клер, даже не зашёл в прихожую. Пройдёт несколько дней, и они улетят на западное побережье, в Неваду.

Через две недели в пасмурный осенний день Гриневская с дочерью переедут в небольшую трёхкомнатную квартиру на последнем этаже пятиэтажного дома № 331 на 12 Ист стрит, на углу 66 улицы и 1 авеню, в двух кварталах от дома Бродовичей. В этой пустующей квартире, обставив её старой потрёпанной мебелью, купленной на подаренные Алексеевым сто долларов, и бесплатно получив нужные им вещи в Армии Спасения, они проживут пять лет.

До 1941 года Алексеев с Клер обосновываются в городке Франктаун. 20 января в городке Рино штата Невада, где существуют бракоразводные послабления, он официально разводится с Гриневской. А уже на другой день в Карсон Сити состоится бракосочетание, после которого Алексеев автоматически становится американским гражданином. Молодожёны проживут вместе сорок лет, по его словам, «жизнь неправдоподобно счастливую».

Вскоре он пришлёт дочери цветную открытку с изображением пустыни и полным оптимизма текстом: «Дорогая Светланушка, передай маме, что в Рино всё прошло благополучно. Мы с Клер поженились и вернёмся через неделю. Надеюсь, у вас всё в порядке. С любовью, твой отец». Через несколько месяцев они вернулись в Нью-Йорк и поселились на Вашингтон Сквер, 18.

Волнуясь за судьбу близкого друга Жака Шифрина, Алексеев разыскал его брата Симона и узнал: Жак с женой и маленьким сыном бежал от нацистов и скоро будет в Нью-Йорке. Александр Александрович никогда не забывал – именно Шифрин в своём парижском издательстве «Плеяда» выпустил «Записки сумасшедшего» и «Братья Карамазовы» с его иллюстрациями, принёсшими ему, молодому художнику, славу. И долговязый Шифрин, в повседневной жизни напоминавший окружающим Рыцаря печального образа, со шваброй в руках позировал ему для, увы, несостоявшегося тогда в Испании издания «Дон Кихота».

Пройдёт совсем немного времени, и друзья воссоединятся в США. Вскоре молодая пара предпочла шумному Нью-Йорку пригород – уютный городок Маунт-Вернон, где поселилась на Эллвуд Авеню, 32. Они перебрались сюда, чтобы быть ближе к новым друзьям Джоласам. Узнав, что прибывшего вместе с женой Ренатой в Нью-Йорк из Северной Африки Филиппа Супо по приказу правительства Петэна держали там в тюрьме, Александр Александрович приглашает его к ним в Маунт-Вернон. К сожалению, Филипп постоянно ссорился с женой, пытавшейся после одного из скандалов даже покончить самоубийством, приняв смертельную дозу снотворного, но Светлана, подолгу гостившая у отца, вовремя вызвала скорую помощь. Самоубийство как выход из конфликтной семейной ситуации буквально преследовало Алексеева: ещё в юности, в России, он пережил потерю старшего брата Владимира, покончившего с собой. Недаром в его иллюстрациях будет так часто звучать тема самовольного ухода человека из жизни…

Гостили у художника и супруги Шифрины с сыном. В их честь хозяева устроили настоящий «русский ужин»: Алексеев купил икры, водки, а Клер напекла блинов. Они пригласили ещё одну супружескую пару – Курта и Хелен Вольф, до войны возглавлявших в Германии издательство «Пантеон Пресс». Тогда-то, в доме у Алексеевых и произошло немаловажное событие: решено было открыть в Нью-Йорке новое издательство во главе с Шифриным и Вольфом, использовав фрагмент уже апробированного названия-бренда «Пантеон Пресс». Удачная застольная идея в том же, 1942 году, завершилась реальностью. А Алексеев уже от «Пантеона Букс» получает заказ на иллюстрации к двум русским книгам, которые тут же отдаются переводчикам.

Вскоре было арендовано небольшое здание в центре Нью-Йорка, на Вашингтон-Сквер. Неожиданно для себя здесь получает работу и Светлана, ставшая на какое-то время оператором внутренней телефонной сети, находящемся в нижнем холле издательства. А потом даже проиллюстрировала повесть про войну своей французской ровесницы Мартин Рушар «Дневник маленькой девочки, 1940-1944», хотя издатели предпочитали привлекать к работе самых известных художников: кроме Алексеева, нередко получал заказы и Марк Шагал, и не только.

А чем занята в это время бывшая жена Алексеева – художница Александра Гриневская? Они с дочерью живут всё в той же трёхкомнатной квартире на Манхеттене. Гриневская встречается с новым другом-поляком, фотографом, по-прежнему много и грустно думает, по свидетельству Светланы, о своих отношениях с Алексеевым. Она, ещё в 1922 году открывавшая в Париже персональную выставку и иллюстрировавшая в 1929-1931 годах три французских и одну русскую книги – «Тарас Бульба» Гоголя, имевших большой успех у знатоков, теперь вынуждена делать заглавные титры фильмов по заказу кампании Теннесси Вэллей Аторити (Федеральное агентство по управлению ресурсами реки Теннесси).

Светлана пробует себя в роли актрисы. Приехавшая в США овдовевшая Людмила Питоева, талантливейшая актриса и красавица, знакомит её в своём доме с будущей звездой киноэкрана Юлом Бриннером, а пока актёром небольшого театра и тот протежирует девушке. И во время учёбы во Французском лицее Светлана сыграла роль крестьянки в пьесе Поля Клоделя «Благая весть Марии» в театре Барбизон, обосновавшемся на 57-й улице в западной части Манхэттена.

В восемнадцать лет она закончит в Нью-Йорке лицей, находившийся на 93-й улице в восточной части Манхеттена, и мечтает стать художником, несмотря на постоянные протесты отца, убеждённого на своём опыте: живопись не может стать надёжным источником средств для безбедного существования. Светлана много общается с ним, встречается с его друзьями, поддерживающими её желание стать художником, в том числе Филиппом Супо, переселившимся в Пенсильванию. Она приезжала к нему на Рождество, и он, со свойственным ему воодушевлением, рассказывал ей о своём увлечении историей искусства и сделанном открытии: именно любимый им итальянский художник Паоло Уччелло – создатель теории перспективы в живописи. Она запомнила это на всю жизнь, став впоследствии неплохим художником-живописцем.

Сам Алексеев, по предложению Бродовича, рисовал иногда иллюстрации для модного нью-йоркского журнала «Harper’s Bazaar», в котором парижский друг – арт-директор. Алексей Бродович – фигура феноменальная. О его фантастической, неуёмной изобретательности Алексеев знал ещё по Парижу. Не имея специального образования (недолго учился в петербургском Тенишевском училище), он был блистательным фотографом и даже книжным иллюстратором, они вместе сделали одну книгу и вместе как графики выставлялись. Бурным цветом таланты Бродовича расцвели и реализовались в Америке. Благодаря им родился новый гламурный стиль глянцевых журналов, увлекший собой весь цивилизованный мир и дошедший значительно позднее до нас. Нынешние знаменитые западные фотографы и модные дизайнеры считают себя учениками Бродовича. Дизайн его журнальных разворотов и обложек изучается как авангардный учебник. Он до сих пор кружит голову. А дамы многие десятилетия одевались и украшали себя с оглядкой на соблазнительные визуальные рекомендации «Harper’s Bazaar». Бродович в 1967 году вернулся в Париж больным и уже только с сыном и умер в 1971 году в бедности, в какой-то провинциальной коммуне.

Главным же занятием супружеской пары была неустанная работа над новым игольчатым экраном – великим изобретением Алексеева, ставшего родоначальником новой киноанимации, изучаемой всеми кинематографистами по сию пору. Своё американское детище они потом назовут «Старым экраном» (VEC). Увлечённые экспериментаторы в 1942 году даже создадут прототип учебного экрана с помощью зубочисток. Главное изобретение – игольчатый экран было запатентовано в Канаде на имя Клер Паркер.

Вскоре они получили первый американский контракт, это была короткая заставка (с логотипом Военного министерства США) к информационным фильмам для демонстрации в войсках за рубежом. Заставка – карта США – использовалась затем в тысячах американских пропагандистских фильмах времён Второй мировой войны в качестве титров. Контракт был заключён, скорее всего, благодаря новому американскому знакомому – продюсеру и документалисту Ирвингу Джейкоби. Имея большие связи с Канадским национальным управлением кинематографии, очевидно, именно он и свёл их с Норманом Маклареном, одним из крупнейших новаторов анимационного языка, основателем канадской анимации.

Макларен оказался поклонником первого нашумевшего фильма Алексеева «Ночь на Лысой горе» (1933) и дважды приезжал в Нью-Йорк, чтобы с ним встретиться и подписать контракт. Он предложил супругам создать короткий фильм на либретто одной из национальных франко-канадских песен из серии «Народные песни». Выбранная Алексеевым песенка и стала основой лёгкой и весёлой анимационной короткометражки «Мимоходом», которую он и Клер сняли в 1944 году, используя игольчатый «Старый экран». С Маклареном супруги будут дружить всю оставшуюся жизнь и тесно сотрудничать с департаментом анимационных фильмов Национального управления кинематографии Канады. В съёмках фильма участвовала и Светлана, которую отец в это время пытался учить искусству анимации на игольчатом экране: она находилась по другую его сторону, вдавливая иголки согласно строгим отцовским указаниям.

Клер работала, как правило, тоже за игольчатым экраном – держала камеру, осветительные приборы и иные технические приспособления. Это был уже их третий игольчатый экран, позволяющий добиваться большей рельефности освещённым объектам, придавать большую чёткость и детальность изображению: у него была более ровная структура по сравнению с первым экраном. Клер отвечала за съёмку, хронометраж движений, анализ и синхронизацию звуковой пленки, за составление изображений с обратной стороны экрана, рождаемых художественным чутьем Алексеева. Их имена на равных значились в заглавных титрах снятых ими анимационных фильмов. Когда появлялось свободное время, Александр изучал труды по оптике и физике. Клер он доверял как талантливому инженеру: у неё, имевшей сильную тягу к физике и математике, был диплом знаменитого Массачусетского технологического института. Алексеев с удовольствием учил английский язык, столь важный для деловых контактов в Англии, США, Канаде, обращая особое внимание на сленг, что ему доставляло удовольствие.

В это же время началось сотрудничество супругов с влиятельными американскими кинематографистами, в том числе с пионером кинопроизводства Хелен Грейсон. Та занималась документальным кино и окончила в свое время тот же, что и Клер, колледж для девушек «Брин-Мор» в Пенсильвании, дававший хорошее образование в области театра, танца, музыки, изящных искусств. Но Айрис Берри, директор департамента Кино в Музее современного искусства в Нью-Йорке, не заинтересовалась их работой и не нашла времени к ним приехать – осмотреть игольчатый экран новой конструкции. А Уолт Дисней по собственной воле вставил мультипликационную версию «Ночи на Лысой Горе» в свой полнометражный музыкальный мультипликационный фильм «Фантазия». Это, и не только это, расстраивало Алексеева.

В 1942 году он изобретает новую технику, позволяющую передавать эффекты объёма и цветовой гаммы, работу со смещением, которую даёт «нежная гравировка» – гравировка методом электролиза, и новую технологию цветной печати. В 1946 году с помощью Эдмона Ригаля, владельца гравировальной мастерской в Париже, офортиста и опытного химика, с которым художник так успешно до войны сотрудничал, теперь жившего в Нью-Йорке, развивает и оттачивает технику электролитической гравюры и печати валиком. Этот метод в дальнейшем будет использован Алексеевым при создании иллюстраций к «Слову о полку Игореве», заинтересуется им и художник, и теоретик искусства, англичанин Стэнли Вильям Хейтер, основатель парижской школы современной графики Ателье 17.

Супруги много путешествовали, в Канаде проехали по всей стране, в США – на юг вплоть до Калифорнии, проплыли речным круизом «по маршруту Марка Твена» вниз по Миссисипи, съездили в Балтимор – отдать дань уважения одному из любимых с юности писателей Алексеева Эдгару По, посетили его могилу.

Два лета они с друзьями Джоласами арендовали дом в американской глубинке, в штате Коннектикут, на живописном берегу озера Уарамог, как пишет Светлана. Рядом располагался переоборудованный из бывшей фермы просторный дом Александра Колдера (1898-1976), продолжавшего заниматься своими мобилями, проволочными кинетическими скульптурками, приходившими в движение даже от лёгкого ветерка. Он в юности, как и Клер, учился на инженера в технологическом институте, только не в Бостоне, а в Хобокене штата Нью-Джерси. А в Париже в юности посещал, как и Алексеев, художественную академию Гранд-Шомьер и даже открыл собственную студию в районе Монпарнаса.

Колдер входил в тот же круг сюрреалистов, что составили славу мирового авангарда. Теперь, спустя годы, неутомимый изобретатель любил собирать в своём доме на озере старинных парижских друзей, бежавших в Америку от войны в Европе. Половину дома занимала мастерская с гигантскими окнами. Здесь супруги Алексеевы могли встречаться с Андре Бретоном, и Максом Эрнстом, Фернаном Леже, Андре Массоном, «пуристом» Амеде Озанфаном, с Антуаном де Сент-Экзюпери, блестящим собеседником. Русский среди всех был один – Александр Алексеев.

Светлана вспоминает: «Эмиграция была трудным временем для всех художников и интеллектуалов, вынужденных бежать из Европы в Америку. Им пришлось столкнуться с проблемами элементарного выживания: искать кров и приспосабливаться к жизни в незнакомой стране, где порядки сильно отличались от тех, к каким они привыкли дома». Спасение было в одном – в творчестве. И несмотря на тревоги, волнения за друзей и близких, драмы войны, многие переживали творческий подъем, рождавший дух радостного возбуждения.

Колдер, этот высоченный мужчина, как его описала в воспоминаниях Светлана, с огромными руками и красным лицом, всем другим одеяниям, предпочитавший ярко-малиновую рубашку, восстановил в мастерской свой «миниатюрный цирк», изобретённый им ещё в Париже. За большим холщовым занавесом он обустраивал посыпанную опилками платформу размером с журнальный столик. Тремя громкими ударами палки о пол извещалось о начале представления. Арену освещал яркий прожектор, из старого граммофона слышались звуки фанфар. На импровизированной арене происходило то, что спустя десятилетия назовут «перфомансом», появлялись плоские проволочные слон, акробат на трапеции, обезьяна со шваброй. Забавное представление повторилось и на второе лето на озере Уарамог. Новым участником стал крошечный лев, после того как он покидал арену, обезьянка появлялась с совком и крохотным вёдрышком и убирала за ним. К потолку подвешивались изысканно-лёгкие из разноцветных пластин «живые скульптуры», фигуры-маятники, с привязанной к одному из них маленькой проволочной фигуркой акробатки в розовой пачке.

Глядя на Колдера, как-то летом Джоласы и Алексеев с Клер тоже увлеклись творческими играми. Это называлось на скучном взрослом языке «установить месячное дежурство по чужим детям». Юное сообщество собралось на редкость талантливое: начинающий музыкант Бетси и её сестра, юная поэтесса Тина, маленькие художницы Клер и Сильвия (дочери голландского художника-витражиста) и неутомимый шестилетний фантазёр Клод, внук Анри Матисса, сочинительница романтических писем Анюта (дочка Людмилы Питоевой) и шестнадцатилетняя Светлана Алексеева, рисующая всегда и везде. С этой пёстрой и шустрой командой Алексеев сначала поставил спектакль, затем – снял немой фильм. И сам с удовольствием сыграл роль жестокого пирата, вонзающего нож в грудь своей жертвы Тины Джолас. Детей неизменно угощали сладостями и напитками, взрослых – кое-чем покрепче.

Ещё более захватывающим делом оказалось для детей издание журнала. Назвали его торжественно – «Марсий», по имени древнегреческого сатира, игравшего на флейте и превзошедшего на музыкальной дуэли самого Аполлона. В авторы приглашались взрослые, а иллюстрации рисовали сами. Подготовленных за два лета десять номеров «Марсия» удалось напечатать и организовать продажу в нью-йоркском книжном магазине «Брентано».

Неожиданное обстоятельство тесно сближает Алексеева с Россией, охваченной страшной войной. Он попадает в сердцевину старой русской народной жизни, от которой всегда был достаточно далёк. Шифрин предлагает ему иллюстрировать «Рассказы и легенды» Л. Толстого, а потом – русские народные сказки из собрания А. Афанасьева. «Рассказы и легенды» выйдут в Нью-Йорке в 1943 году в переводе Луизы и Алимера Мауд. «Русские волшебные сказки» – первым изданием в 1945-м. (Его работы нами проанализированы ниже в следующей части).

И всё же супруги не чувствовали себя в США как дома, хотя Клер сохранила американское гражданство на всю жизнь. Алексеев, вернувшись в Париж, откажется от американского гражданства, через несколько лет став гражданином Франции. Живя в США, он не принял американский прагматизм, излишнюю, по его представлениям, деловитость. В самом начале 1947 года супруги вернулись во Францию, в опустевшее пространство мастерской с крохотной кухней на авеню де Шатийон (ныне – Жан Мулэн, 14 округ Парижа, недалеко от бульвара Периферик). Здесь они прожили до конца своих дней

А вот транспортировка их уникального изобретения оказалась настоящей проблемой: гигантский игольчатый экран пришлось разбирать на части и упаковать в специальный ящик. В парижском ателье Клер пришлось стать поварихой, посудомойкой, хозяйкой в доме и секретаршей мужа, его менеджером и бухгалтером, садовницей и шофером. Она выучила русский язык, чтобы читать с ним вслух по вечерам дорогую для него русскую классику. Кроме игольчатого экрана и любимого пуделя, они захватили с собой картины Светланы и узкую кровать офицера британской армии, на которой любил отдыхать Алексеев, вернувшись в Париж. Именно на ней предстояло ему по своей воле погрузиться в августе 1982 года в вечный сон.

Лола ЗВОНАРЁВА, Лидия КУДРЯВЦЕВА